Отдел убийств: год на смертельных улицах

Уже по одной этой логике мы имеем право на некое самодовольство, на некую дистанцию даже в тесных стенах прозекторской. Мы вправе прогуливаться среди мертвецов с напускной уверенностью, с неискренним остроумием, заверяя себя, что нас с ними по-прежнему разделяет величайшая пропасть. Мы не насмехаемся над пустыми оболочками на металлических койках с колесиками – но и не очеловечиваем их, не впадаем при их виде в излишнюю торжественность и мрачность. Мы можем смеяться, шутить и примириться со своим нахождением здесь, потому что сами будем жить вечно, а если и не будем, то, по крайней мере, избежим бесхозной смерти в штате Мэриленд. В своем уютном воображении мы умираем только со сморщенной кожей и в мягкой постели, с подписанным свидетельством от лицензированного врача. Нас не упакуют в мешок, не взвесят и не сфотографируют сверху, чтобы Ким, Линда или еще какая-нибудь секретарша из отдела преступлений против личности посмотрела на глянцевый снимок 8 на 10 и сказала, что одетым Лэндсман выглядел лучше. Нас не будут резать, сшивать и разбирать на образцы только для того, чтобы госслужащий отметил на казенном планшетике: сердце – слегка увеличенное, желудочно-кишечный тракт ничем не примечателен.

– Столик на одного, – говорит врач, вкатывая тело на свободное место в прозекторской. Бородатая шутка, но он ведь тоже живой и поэтому имеет право на шутку-другую.

Как и Рич Гарви, заметивший мужское тело с немалым мужским достоинством:

– О господи, не хотелось бы злить эту штуку.

Или Роджер Нолан, обративший внимание на случайную расовую дискриминацию:

– Эй, док, а что это белые уже на столе, а все черные дожидаются в коридоре?

– По-моему, здесь тот редкий случай, – философски отвечает врач, – когда черные не прочь пропустить белых вперед.

Только иногда завеса поднимается, и живые вынуждены честно взглянуть на мертвецов. Это случилось пять лет назад с Макаллистером, когда тело на металлическом столе принадлежало Марти Уорду, детективу из отдела наркотиков, убитому во время работы под прикрытием на Фредерик-стрит, когда сделка пошла не по плану. Тогда Уорд был напарником Гэри Чайлдса и одним из самых популярных детективов на шестом этаже. На вскрытие послали Макаллистера, потому что кому-то в отделе пришлось бы пойти в любом случае, а остальные были с Уордом более близки. Конечно, проще от этого никому не стало.

Детективы мыслят просто: если задумаешься об этом, если позволишь себе видеть людей, а не улики, то забредешь в странные и депрессивные края. Надо учиться поддерживать дистанцию, и для новых детективов это уже утвердившийся обряд посвящения. Новеньких оценивают по их готовности смотреть, как разнимают тело, а затем отправиться в ресторан «Пенн» на другой стороне Пратт-стрит, чтобы умять тамошнюю фирменную яичницу из трех яиц и пиво.

– Настоящее испытание для мужчины, – говорит Дональд Уорден, читая там меню однажды утром, – заключается в том, готов ли он заменить бекон этим отвратительным свиным рулетом.

Даже Терри Макларни – больше отстальных в отделе убийств претендующему на звание философа, – трудно видеть в прозекторской что-то кроме черной комедии. В свой черед пройтись по узкой грани между живыми и мертвыми он в основном ограничивает сострадание к телам на металлических столах многолетним и совершенно ненаучным интересом к их печени.

– Люблю находить самых опустившихся на вид людей, которые выглядят так, будто хлебнули лиха, – невозмутимо объясняет Макларни. – Если их вскрывают и печень твердая и серая, я в депрессии. Но если розовая и пухлая – я весь день хожу довольный.

Как-то раз Макларни присутствовал в прозекторской, когда вскрывали человека, о котором было известно, что, хотя у него не имелось болезней, он пил пиво каждый день.

– Я прочитал это и подумал, какого хрена. С таким же успехом я мог бы просто лечь на пустой стол и расстегнуть рубашку, – печально рассказывал Макларни.

Конечно, Макларни понимает, что от всего не отшутишься. Линия между жизнью и смертью не такая прямая и широкая, чтобы стоять на ней утро за утром и безнаказанно откалывать шутки, пока врачи орудуют скальпелем и ножом. В редкий момент и Макларни пытается найти слова, чтобы передать какие-то более глубокие чувства.

– За других не скажу, – говорит он однажды днем всем в отделе, – но всякий раз, когда приезжаю на вскрытие, я могу себя убедить, что Бог есть и он в раю.

– Из-за морга ты веришь в Бога? – удивленно переспрашивает Нолан.

– Ну, если не в раю, то там, куда отправляются душа или разум, когда умираешь.

– Рая нет, – заявляет Нолан собравшимся. – В морге достаточно оглянуться, чтобы понять: все мы просто мясо.

– Нет уж, – качает головой Макларни. – Я верю, что мы куда-то уходим.

– С чего вдруг? – спрашивает Нолан.

– Потому что когда вокруг лежит столько тел, замечаешь, что в них просто нет жизни, ничего не осталось. Они все такие пустые. Разглядываешь лица – и видишь, что они совершенно пустые…

– Ну и что?

– Ну и то, что куда-то ведь жизнь девается, правильно? Не просто исчезает без следа. Все куда-то уходят.

– И значит, души отправляются в рай?