Отдел убийств: год на смертельных улицах

– Эй, – смеется Макларни, – почему бы и нет?

Нолан улыбается и качает головой, позволяя Макларни унести свою светскую теологию невредимой. В конце концов, только живые могут обсуждать мертвых, и Макларни – живой, а они – нет. Уже в силу одного этого неопровержимого факта он имеет право выиграть в споре даже с самым слабым аргументом.

Пятница, 19 августа

Дэйв Браун направляет «кавалер» в квартал, залитый синим светом мигалок, и в общих чертах оценивает представшую картину.

– Чур, мое, – говорит он.

– Ну ты и правда говна кусок, – отзывается Уорден с пассажирского. – Может, еще ближе подъедешь?

– Эй, я уже решил.

– Может, еще спросишь, есть ли уже арестованный?

– Эй, – повторяет Браун, – я уже решил.

Уорден качает головой. Согласно протоколу, когда на вызов приезжают два детектива, одного выбирают старшим по делу раньше, чем об убийстве хоть что-то станет известно. Благодаря такому негласному договору сводятся к минимуму некрасивые ссоры, когда один детектив обвиняет другого в перехвате данкеров и отказе от худанитов. Дождавшись, когда место преступления покажется в поле зрения, Дэйв Браун прошел по самой грани правила, и Уорден, верный себе, это ему не спускает.

– Что бы там ни было, – говорит он, – помогать я тебе не буду.

– А я, блин, просил помогать?

Уорден пожимает плечами.

– Ты так говоришь, будто я уже видел труп.

– Все, удачи, – отвечает Уорден.

Браун хочет это убийство по одной простой причине – местонахождение места преступления, – но эта причина вполне уважительная. «Кавалер» сейчас стоит в квартале 1900 по Джонсон-стрит внизу Южного Балтимора, а низ Южного Балтимора – уже глубоко в Биллиленде. Биллиленд, раскинувшийся от Кертис-Бэй до Бруклина и от Южного Балтимора – через весь Пигтаун и Моррел-парк, – это признанная копами географическая сущность, отдельная субкультура и ареал обитания потомков тех, кто приехал из Западной Вирджинии и Вирджинии, сменив во время Второй мировой войны угольные шахты и горы на балтиморские заводы. К неудовольствию уже сложившихся здесь белых этнических групп, билли[60] наводнили ряды домов из красного кирпича и «Формстоуна» на южных окраинах города – и этот исход определил облик Балтимора не меньше, чем миграция черных на север из Вирджинии и обеих Каролин в ту же эпоху. В Биллиленде свои язык и логика, своя социальная структура. Билли проживают не в Балтиморе, а в Балмере; в основном из-за аппалачского влияния в белых районах города и появился гнусавый говор.[61] И хоть с появлением фтора даже самые прожженные билли с каждым поколением теряют все меньше зубов, им ничего не мешает по-прежнему считать свои тела девственными холстами для татуировщиков с Восточной Балтимор-стрит. Девушка-билли может вызвать полицию, когда ее парень швыряет ей в голову бутылку «Нэйшенл Премиума», но с тем же успехом сама может наброситься с когтями на патрульного из Южного, когда он приедет забрать ее мужчину.

Балтиморские копы в основном относятся к махровой билльности с тем же презрением и юмором, что и к махровой культуре гетто. Это отношение как минимум в чем-то доказывает, что презрение копа к ущемленным массам вызвано скорее классовым сознанием, нежели расизмом. Убойный отдел является наглядным примером – рабочая коалиция черных и белых детективов. Как Берт Сильвер спасена от огульной неприязни к женщинам-полицейским, так и Эдди Брауна, Гарри Эджертона и Роджера Нолана белые детективы считают особыми случаями. Если ты бедный, черный и твое имя попало в компьютер BPI, тогда ты йо, жаба и – в зависимости от степени Реконструкции[62] в мозгах копа – может, даже безмозглый ниггер. Но если ты Эдди Браун за соседним столом, или Грег Гаскинс в прокуратуре, или Клифф Горди за кафедрой окружного суда, или любой другой представитель классов налогоплательщиков, тогда ты – черный человек.

Та же логика относится к Биллиленду.

Пусть ты родом из тех же гор, что и весь Пигтаун, но одно это, по мнению копа, еще не делает тебя истинным билли. Вдруг ты простой белый пацан, который доучился до двенадцатого класса Южной старшей школы, нашел хорошую работу и переехал в Глен-Берни или Линтикам. Или вдруг ты как Дональд Уорден, который вырос в Хэмпдене, или как Дональд Кинкейд – с тягучим выговором и партаком на тыльной стороне ладони. И наоборот, если ты полжизни бухал в «B&O Тэверн» на Западной Пратт-стрит, а потом еще полжизни катался в суд Южного района и обратно за кражу, хулиганство, сопротивление аресту и хранение фенциклидина, тогда быть тебе в глазах балтиморского детектива билли-боем, реднеком и «белым мусором», городской деревенщиной, безмозглым тупиком генеалогии, рожденным на отмели пересыхающего генофонда. И если тебе не повезет перейти дорогу балтиморскому копу, он наверняка с радостью именно это тебе и скажет.