Отдел убийств: год на смертельных улицах

Но, на взгляд детектива, существует большая разница между хорошей сделкой и плохой. Вторая степень и тридцатка – это всегда достойная сделка, не считая поистине злодейских деяний вроде, скажем, жестокого обращения с детьми или убийства при ограблении. Если дело пограничное, то сойдет и вторая степень с двадцаткой, хотя железным кулаком правосудия ее не назовешь, если помнить, что комиссия по УДО выпускает большинство зеков обратно на улицы уже через семь-десять лет. В настоящем непредумышленном убийстве – бытовом, совершенном из-за страха или в состоянии аффекта, хотя случайностью его никак не назовешь, – приемлемо что-то в районе от двух до десяти лет. Но сложнее всего детективу смириться, когда прокурор решает скостить особенно скверную мокруху до второй степени или называет убийство непредумышленным, а непредумышленное – случайным. И даже в таких случаях большинство детективов смолчит, если их не спросят, – а прокуроры обычно и не спрашивают. Проверенная временем философия убойного заключается в том, что ответственность лежит на прокуроре; ты, главное, делай свое дело – и пусть прокурор идет в жопу, если не делает свое. Впрочем, иногда детектив переходит эмоциональную грань.

Например, за Уорденом известно, что он не сдерживается с молодыми прокурорами, которые слишком быстро отказываются от хорошего дела или боятся начинать по нему судебное производство. Иногда так делает и Лэндсман, да и Эджертон, если дать ему шанс, поучит прокурора, как лучше подать обвинение и написать заключительное слово. В убойном многие носят в памяти дело-другое, которые до сих пор не дают покоя. Например, Гарви все еще не разговаривает с помощником прокурора, который пошел на сделку о второй степени по убийству Майши Дженкинс – девочке было полных девять лет, когда мать позволила своему сожителю избить ребенка до смерти и бросить на обочине Балтимор-Вашингтон Парквэй. Гарви заявил юристу, что он мразь, раз согласился на такую сделку, причем сказал это таким тоном, что тот даже не попытался спорить.

Если детектив печется о деле, он может лоббировать или даже требовать определенную стратегию. Но в конечном счете решение о юридическом подходе не за ним. От места преступления до вынесения приговора, суд – единственный этап, где детектив играет пассивную роль, целиком зависит от чужих решений. Детектив дает показания и помогает юристам всем, чем может. Юристы, в свою очередь, относятся к этой помощи по-разному. Одни прокуроры совещаются со следователями об уликах и презентации, спрашивают мнение ветеранов, проходивших через это чаще них. Другие же считают их не более чем реквизитом и мальчиками на побегушках, обязанными только вовремя явиться с нужными уликами и нужными свидетелями.

Затем детективов отдаляют еще больше, ведь как свидетели они изолированы и не имеют права посещать заседания и слушать других свидетелей. Детективы Балтимора 90 процентов своего времени в суде или сидят на твердых деревянных скамьях в коридорах, или таскают пакеты с вещдоками между залом суда и кабинетом прокурора, или выискивают свидетеля, который должен дать показания в вечерней сессии, но так и не явился, или, например, треплются с секретаршами наверху, в отделе насильственных преступлений. Для детектива судебное время – странное чистилище, период небытия, прерывающийся лишь ненадолго, когда его вызывают на кафедру.

Кафедра – последняя точка в процессе, где знания детектива еще что-то значат. Критическую базу в большинстве случаев составляют показания гражданских свидетелей, прослушанных и подготовленных прокурором перед заседанием. Но основу в каждом обвинении закладывают показания детектива о месте преступления, поиске свидетелей, показаниях подсудимого. Среди прокуроров бытует теория, согласно которой выступления детектива за кафедрой мало, чтобы выиграть, зато достаточно, чтобы развалить обвинение.

Перед присягой детектив, знающий свое дело, обязательно перечитывает материалы. Все-таки между арестом и судом лежит шесть месяцев и много трупов. В 1987 году городской детектив – уже не работающий в отделе убийств – в ответ на вопрос прокурора начал подробно описывать место преступления и ход следствия. Через минуту он заметил, что прокурор корчит ему странные рожи. Даже подсудимый выглядел заинтересованно.

– Эм-м, секундочку, – сказал детектив, осмысляя катастрофу. – Ваша честь, кажется, я вспомнил не то убийство…

А это уже аннуляция судебного процесса с большой буквы «А».

Многие детективы предпочитают выходить за кафедру с папкой, но с некоторыми судьями это может быть опасно. Обычно там находятся заметки и отчеты о потенциальных подозреваемых и отброшенных вариантах, и многие судьи разрешают адвокату во время перекрестного допроса взять папку и копаться в ней в свое удовольствие. Выудив альтернативного подозреваемого, адвокат при терпимом судье уже может изгаляться перед присяжными как пожелает.