Отдел убийств: год на смертельных улицах

Наконец, примечание о последней этической дилемме. С течением времени близкое знакомство и даже дружба порой могут исказить отношения журналиста с темой его исследований. Зная об этом, я приступил к работе в отделе убийств с политикой полного невмешательства. Если в главном офисе звонил телефон и, кроме меня, ответить было некому, никто и не отвечал. Но детективы сами меня испортили. Все началось с телефонных сообщений и докатилось до исправления ошибок и корректуры. («Ты же писатель. Почитай-ка этот аффидевит».) И в течение целого года я разделял с ними поездки за фастфудом, споры в барах и полицейский юмор – тут даже опытному наблюдателю трудно оставаться в стороне.

Оглядываясь назад, я считаю, хорошо, что год закончился, когда закончился, – то есть раньше, чем кто-нибудь из детективов подтолкнул меня вмешаться и чем-нибудь навредить. Однажды в декабре я обнаружил, что пересек черту – «ассимилировался», как говорят журналисты. Я ехал на заднем сиденье машины без опознавательных знаков по Пенсильвания-авеню, искал вместе с Терри Макларни и Дэйвом Брауном свидетельницу. Вдруг детективы встали на обочине, чтобы опросить женщину, подходившую под описание. Ее сопровождали два молодых человека. Макларни выскочил и схватил одного, но хлястик тренчкота Брауна зацепился за ремень безопасности, и он завалился обратно на водительское сиденье. «Вперед! – крикнул он мне, вырываясь. – Помоги Терри!»

Вооруженный шариковой ручкой, я последовал за Макларни, который с трудом прижимал одного к припаркованной машине, пока второй злобно на него зыркал.

– ХВАТАЙ ЕГО! – заорал мне Макларни.

Вот так в миг слабости газетный репортер положил гражданина своего города на капот и провел самый жалкий и некомпетентный обыск в истории. Дойдя до щиколоток, я оглянулся через плечо на Макларни.

Он, естественно, ржал во весь голос.

Дэвид Саймон

Балтимор

Март, 1991

Post mortem

Чтобы воздать должное истинному автору идеи для этой книги, отправимся на двадцать лет назад, в сочельник, который я провел с Роджером Ноланом, Рассом Карни, Дональдом Кинкейдом и Биллом Лэнси, когда наблюдал за ежедневным авралом и готовил короткую статью о праздновании Рождества в отделе по расследованию убийств. Не знаю, как вам, а мне нравится извращенность «тихой святой ночи»[85] в сопровождении двойного нападения с холодным оружием в Пимлико, и я решил, что у «Балтимор Сан» найдутся читатели, которые смогут оценить подобный юмор.

И я пронес мимо дежурного бутылочку и присоединился к группе убойного, работавшей в ночную над уличным огнестрелом, передозировкой и вышеупомянутой поножовщиной. Позже, когда большая часть суеты закончилась и по офисному телевизору шел утренний праздничный концерт хоралов, я сидел с детективами, пока нам разливал Карни.

Звякнул лифт и появился Кинкейд, вернувшийся с последнего огнестрела ночи – вялой попытки, после которой жертва попала на койку реанимации с пулевым ранением в бедро. Пострадавший еще отметит Новый год.

– Остальные сейчас только просыпаются, лезут под елку и находят какие-нибудь подарки. Галстук, новый кошелек или еще что, – сокрушался Кинкейд. – А этот бедолага получил на Рождество пулю.

Мы посмеялись. А потом – никогда не забуду этот момент – Билл Лэнси сказал:

– Тут вообще такая херня творится. Если бы кто-нибудь просто записал, что у нас происходит в течение года, целая бы книжка получилась, блин.

Через два года Билл Лэнси, земля ему пухом, скончался от инфаркта, и у меня дела тоже шли неважно. Несмотря на рекордные прибыли, газета боролась со своим профсоюзом из-за оплаты медстраховки и спровоцировала забастовку – экономическое состояние, которое в следующие двадцать лет станет в журналистике привычным. Я тогда ненавидел своих начальников, а будучи человеком обидчивым, подумывал об оплачиваемом отпуске – так, чтобы сохранить работу в ежедневном издании, но при этом пока держаться от него подальше.

Вспомнив слова Лэнси, я написал комиссару полиции Балтимора Эдварду Дж. Тилману. Возможно ли, спросил я с напускной невинностью, понаблюдать за работой детективов в течение года?

Да, ответил он, вполне.

У меня до сих пор нет объяснения его решению. Капитан отдела убийств был против, как и заместитель комиссара по операциям – второй человек в департаменте. Да и выборочный опрос детективов быстро выявил, что большинство считало ужасной идеей пускать в отдел журналиста. Мне повезло, что департамент полиции – это военизированная организация с жесткой иерархией. Это ни в коем случае не демократия.

Мне так и не довелось спросить самого Тилмана. Он скончался раньше, чем вышла книга, – даже раньше, чем я закончил сбор материалов. «Тебе интересно, почему он тебя допустил? – позже спросил Рич Гарви. – У человека была опухоль мозга. Что тут еще объяснять?»