Истерика началась полчаса назад, когда они наконец достучались до Йоланды Маркс, и из нее стала урывками пробиваться правда. В допросной Макларни слушал рыдания до тех пор, пока противоречия, пошатнувшаяся мораль не стали невыносимыми. Тогда у него к горлу подступила небольшая речь, и он сказал девчонке из Западного Балтимора, что она поступает правильно. Сказал, кто такой Бутчи Фрейзер, что он сделал и почему все должно кончиться так, а не иначе. Сказал о Джине и Патти Кэссиди, о еще не родившемся ребенке, о нескончаемой тьме.
– Задумайся, – добавил он.
После этого настало молчание, на минуту-другую, пока в ее голове вырисовывалась чужая трагедия. Макларни уже ушел из допросной, и теперь она снова всхлипывала – только к Джину Кэссиди слезы не имели никакого отношения. Правда была проста: Йоланда Маркс любила Бутчи Фрейзера, но ей пришлось его сдать.
– Она заговорила? – спрашивает Лэндсман, проходя через допофис.
– Да, – Макларни рассеянно выдвигает верхний ящик Даннигена. – Сейчас будем писать.
– И что она говорит?
– Дело раскрыли.
– Эй, молодчина же, Терр.
Лэндсман исчезает в своем кабинете, а Макларни достает из ящика пригоршню скрепок, выкладывает на столе и начинает мучать первую, вертя в толстых пальцах.
Все решили последние два дня, и в этот раз они не ошиблись. Сейчас расследование велось взвешенно и точно, хирургически, чего было бы невозможно ожидать в часы, последовавшие сразу после стрельбы. Первые дни прошли под знаком гнева и бессилия, но время и нужда наконец приручили эти чувства. Для Макларни дело Кэссиди все еще оставалось крестовым походом, только теперь подпитанным скорее здравым смыслом, чем чувством возмездия.
На самом деле путь Йоланды Маркс в допросную начался больше недели назад, когда Макларни с двумя подчиненными привели в прокуратуру штата двух вынужденных очевидцев – шестнадцатилетнего подростка и его младшую сестру. Там детективы и прокуроры приступили к досудебным опросам, чтобы вытянуть побольше подробностей о происшествии – подробностей, которые потом можно подтвердить, чтобы укрепить существующие показания, или, если повезет, которые приведут к новым свидетелям. В частности, Макларни не терпелось опознать и найти девушек, якобы находившихся вместе с тринадцатилетней свидетельницей во время выстрелов.
Учитывая возраст девочки и пугающую обстановку прокуратуры, следователи удивились, что им все равно пришлось надавить, чтобы узнать имена подруг. Когда она наконец заговорила, Макларни с остальными получили только прозвища – Лулу, Рене, Тиффани и Манчкин, – и что все они предположительно проживали в высотках Мерфи-Хоумс. Макларни, Белт и Таггл отправились в проджекты, нашли нескольких девушек с такими прозвищами, но они ничего не знали о стрельбе. Да и тринадцатилетнюю свидетельницу, похоже, не знали.
И снова Макларни послал свою команду на поиски черного «форд эскорта» и Клифтона Фрейзера, предположительно, увезшего Оуэнса с места преступления. Но ни одну такую машину не удавалось привязать ни к Фрейзеру, ни к Оуэнсу, хоть полицейские несколько дней следили за черными «эскортами», найденными неподалеку от места преступления.
Попытки подтвердить показания обоих свидетелей ни к чему не привели. Более того, адвокаты, по-видимому, уже подбирали ряд свидетелей, готовых подтвердить, что Энтони Оуэнса во время нападения вообще не было на Эпплтон-стрит. Что-то явно не состыковывалось, и Макларни, предчувствуя тупик, вернулся к началу. Три дня назад он снова достал папку и начал перечитывать первые показания местных жителей, стоявших в толпе на месте преступления и попавшихся патрульным, которые схватили их и отправили в центр. Свидетелей было несколько, и все в один голос заявляли, что ничего не знают и пришли поглазеть уже после выстрелов. Теперь Макларни было нечего терять, и он решил, что не помешает перепроверить и эти показания, и его спецгруппа снова приступила к опросам. После дня на улицах они наконец наткнулись на двадцатилетнего жителя Мошер-стрит по имени Джон Мур.
В ночь происшествия Мура взяли на углу и отправили в центр, где он заявил детективам, что выстрелы слышал, но видеть ничего не видел. Но на сей раз, после нескольких часов под давлением в большой допросной, показания изменились.
Мур действительно не видел самих выстрелов, зато видел все, что им предшествовало. Вечером 22 октября он сидел на крыльце и наблюдал, как Клифтон «Бутчи» Фрейзер с незнакомой девушкой шли мимо по Мошер на запад к Эпплтон. Они были на середине квартала, когда на улицу медленно выехала полицейская машина. Мур видел, как она поравнялась с парой, потом свернула за угол на Эпплтон. Через несколько секунд туда же свернули и Фрейзер с девушкой.
Потом раздались выстрелы. Три выстрела.
На вопрос о шпане на углу Мошер и Эпплтон Мур ответил, что во время стрельбы на углу было пусто. В дальнейшем его показания подтвердились, когда он навел детективов на девятнадцатилетнего друга, сидевшего на крыльце вместе с ним.