Отдел убийств: год на смертельных улицах

Оставив Брауна и Джеймса на месте преступления, Гарви возвращается в отдел и закапывается в бумажную работу за дальним столом. Он все еще там, когда оба детектива возвращаются с Лафайет-авеню.

Словно мало непосредственных сходств между местами преступлений, еще и пуля, извлеченная из мозга Пернелла Букера на вскрытии следующим утром, – та же извращенная плосконосая, 38-го калибра. Тем же вечером Дэйв Браун, старший по Лафайет-авеню, подруливает к столу Гарви с фотографией юного Винсента Букера.

– Йо, видать, будем работать вместе.

– Видать.

В тот день с Гарви уже связался анонимный осведомитель – женщина позвонила в отдел убийств и сказала, что слышала разговоры в баре на Западной Пратт-стрит. Какой-то человек сказал другому, что Лину Лукас и старика на Лафайет убили из одного ствола.

Интересный слух. Баллистики подтверждают это на следующий день.

Понедельник, 29 февраля

Проходит неделя с тех пор, как в один и тот же вечер обнаружили Лину Лукас и Пернелла Букера, и оба дела мало-помалу, но продвигаются. Папки набиваются свежими отчетами, а по примете балтиморского убойного, в котором насилие одного дня затмевается насилием следующего, толстая папка – это к добру. Над осторожничающими насмехается само время, поэтому детектив – памятуя об этом – посвящает драгоценные часы лучшим версиям, возит в центр вероятных свидетелей и подозреваемых в надежде, что что-нибудь да сложится. Потому что отлично знает: не успеет он проверить натянутую версию или, еще лучше, развернуть продолжительное всестороннее расследование, как на стол ляжет новая папка. Но почему-то Рича Гарви, будто он какой-то особенный, закон убывающей доходности никогда не касался.

– Он как пес с костью, – однажды с гордостью сказал о нем Роджер Нолан другому сержанту. – Если получает дело и по нему есть хоть что-то, он его уже не отпустит.

Конечно, так Нолан говорит только другим сержантам; Гарви он ничего подобного в жизни не скажет, обычно прибегая к вымыслу о том, будто это норма – бросать дело, только когда исчерпаны все возможности. На самом деле нет ничего дальше от нормы. Ведь реальность такова, что после пятидесяти, шестидесяти или семидесяти убийств, сценарий «дохлый черный в подворотне» начинает надоедать. И ничего не удручает детектива больше, чем когда он возвращается в офис, вбивает имя жертвы в компьютер и получает распечатку уголовной истории на пять-шесть страниц, целый свиток до пола. В отделе убийств выгорание – это не профессиональный риск, а психологическая гарантия. Эта зараза, перескакивающая от детектива на его напарника, а от напарника – на всю бригаду, этот настрой «да всем насрать» угрожает не расследованиям с настоящими жертвами – они-то на самом деле часто исцеляют от выгорания, – а скорее расследованиям, где покойник ничем не отличается от своего убийцы. Коан американского детектива: слышен ли звук падающего наркодилера в Западном Балтиморе, если рядом никого нет?

После четырех лет в убойном и тринадцати в полиции Гарви – один из немногих обитателей отдела, у кого еще остался иммунитет к этому вирусу. О чем-то говорит уже то, что большинство детективов после многих лет в окопах не помнят старых дел, а Гарви сходу скажет, что из двадцати пяти – двадцати шести дел, которые он вел как старший, число висяков можно пересчитать по пальцам одной руки.

– И сколько их?

– Вроде четыре. Не, пять.

Статистику он ведет не из-за тщеславия – просто это его планка. Решительный, агрессивный, до ужаса дотошный Гарви любит расследовать убийства; более того, он до сих пор принимает висяк или слабую сделку с подозреваемым за личное оскорбление. Одно это делает его динозавром, последним осколком этики, сгинувшей поколение-другое назад, когда максима «если не получилось с первого раза, пробуй еще и еще» сменилась во всех муниципальных органах Балтимора более лаконичным «это не мое дело», а потом еще более категоричным «всякое бывает».

Рич Гарви – ходячий анахронизм, продукт воспитания Среднего Запада, где про «Маленький паровозик, который смог» не шутят. Именно Гарви легко забудет о приличиях и дипломатии, чтобы вправить мозги прокурору, когда второй степени и двадцатки откровенно мало, и заявит помощнику прокурора штата, что любой юрист, который ловит мух, не удовольствуется чем-то меньше первой степени и пятидесяти. Именно Гарви является на работу с диким гриппом, а потом вкалывает по делу об убийстве тупым предметом в Пигтауне, потому что – ну, раз уж приехал, можно и вызов принять. И именно Гарви распечатал цитату Вернона Геберта, комиссара нью-йоркской полиции и эксперта по расследованию убийств, «Помните, мы работаем на Бога», чтобы приклеить у себя над столом и раздать всему офису. Наделенный острым чувством юмора, Гарви и сам понимает, что на фоне прочих девизов гебертовский – напыщенный и мелодраматичный. Понимает, но ничего поделать с собой не может; даже наоборот, любит его из-за этого еще больше.