Отдел

– Еще хорошо, – добавил Игорь Васильевич, – что он из окна по тебе шмалять не начал. Тоже, знаешь, расклад не из приятных. Конечно, вряд ли он бы в тебя попал с первого раза, но если бы попал, было бы неприятно с твоей женой разговаривать.

– Ты где автомат-то взял, родной? – спросил Игорь Васильевич, обращаясь к хозяину дома, тот гордо промолчал, почему-то косясь на Игоря ненавидящим взглядом. – Вот ведь, блин, население. Так, вроде, посмотришь, мирные пейзане, а как-то раз бухал со слесарями, зашла речь об оружии, так почти у каждого в загашнике ствол припрятан. Главное, двое оказались конвоирами бывшими, сослуживцами из одного и того же поселка призванными, умудрились пистолеты из армии утащить. Я их спрашиваю, на хрена? Они еще в семидесятые служили, когда и речи быть не могло о том, что может что-то случиться, ни там революции, ни другой какой байды. Они говорят, на всякий случай. Этот вот деревенский «всякий случай» меня до глубины души пронял. Может статься, что у кого и танк в стожке укрыт.

Игорь почти не слушал, он смотрел на человека, лежащего на кровати, и думал, что этот человек труп, а весь разговор Игоря Васильевича лишь для того, чтобы хоть как-то размыть ощущение будущего убийства. Игорь тоже ощущал лишь некоторую неловкость от того, что произойдет после допроса. Он досадовал на человека за то, что с ним пришлось повозиться, чтобы успокоить. Думал, что тот лишь отсрочил свою смерть, мешая живым людям. Он смотрел на хозяина дома и, как ни силился, не мог уже воспринять его как живое существо. Игорь понял также, что сиди перед ними теперь женщина или ребенок, Игорь смотрел бы на них точно так же, но с жалостью, конечно, – ведь даже Фил с его обширным опытом убийств в разных возрастных и гендерных группах населения особенно остро переживал убийства женщин и детей. Даже Игорь Васильевич не был равнодушен настолько, насколько пытался казаться. Но всего после нескольких допросов сочувствие уже было вытеснено Игорем куда-то на сторону, как будто это была безумная война, где все могли убить сотрудников отдела; каждый, кто проживал в городе, был их врагом, кроме Олега, которого Игорь в глаза не видел.

Шагая по огородным сугробам обратно к забору, Игорь думал, что раньше его ужасал сам факт того, что они делают, теперь же его ужасало, во что он превратился.

– Что-то ты опять какой-то задумчивый. – заметил его настроение Игорь Васильевич. – Я же ему даже маленький шанс дал на выживание. Задохнется от дыма – плохо, не задохнется – все, как ты любишь. Гуманизм во все поля.

– Его вообще можно было отпустить, – возразил Игорь. – Видно же, что человек невменяемый.

Дело было в том, что после допроса Игорь Васильевич заставил хозяина дома закурить, а потом вырубил его одним ударом и бросил окурок рядом с телом на кровать.

– Вообще-то, таких придурков нужно сразу убивать, безо всякого допроса, – изложил свою точку зрения Игорь Васильевич. – И так слышно: там стреляют, потому что к ним за яблоками в сад залезли, сям стреляют, потому что им машину оцарапали. Хорошо, что у него крышу сорвало к нашему приходу, а не тогда, когда к нему сосед за солью пришел.

– Ты, как Фил, всегда себя правым чувствуешь, да? – с досадой сказал Игорь.

– Не помню, чтобы Фил себя в чем-то правым чувствовал, – сказал Игорь Васильевич. – Но я – да, чувствую себя правым. Это как врачу нужно чувствовать себя правым, когда он диагнозы ставит. Тут все-таки нешуточное дело, мы людей убиваем. Это, знаешь, серьезнее некуда. Тут без внутренней уверенности никуда. Говорят, что только подростки делят мир на черное и белое, так вот, у военных весь мир черно-белый, и нечего усмехаться – это правда. Сегодня эти друзья, завтра они же враги, и только у какого-нибудь лейтенантика, спивающегося от тупости окружающих вояк, возникнут сомнения, но лейтенантик пускай идет лесом и пьет дальше, военная машина будет работать и без него. Не это плохо – плохо, когда все государство превращается в военную машину, тогда добра не жди.

Молодой дожидался их, подпирая собой капот «Газели» и дерзко покуривая по сторонам.

– Прекрасно, – сказал он, выбрасывая окурок, – Фила нет, так он тебе мозг полощет.

Игорь застенчиво поулыбался.

– Что там за хлопок был? – спросил Молодой. – Пациент отстреливался? Из чего?

– Из калаша, – коротко ответил Игорь Васильевич.

– А почему не очередями? – спросил Молодой.

– А вот, кстати, хрен его знает, – коротко задумался Игорь Васильевич, уже взявшийся за ручку двери. – Может, патроны берег, а последний на себя хотел оставить.

– Хорошо, что я с вами не пошел, – сказал на это Молодой.

– Можно подумать, – воскликнул Игорь Васильевич, не отцепляясь от дверной ручки, но и не открывая дверь, – что существует хотя бы маленькая вероятность того, что ты когда-нибудь с нами пойдешь.

Молодой молча проглотил сарказм Игоря Васильевича и полез в машину, отпихнув в сторону Игоря, и тот усомнился насчет собственного положительного влияния на Молодого.