Отделённые

Среди этих сводчатых просторов ладья немесора казалась невероятно маленькой — всего лишь пылинкой, дрейфующей в титаническом подземелье. Однако они были здесь не одни. Время от времени вдалеке проплывали красные огоньки: каноптеки Отделённых патрулировали многовековые служебные каналы, но не меняли курс, чтобы перехватить непрошенных гостей, и, более того, как будто вовсе не замечали их присутствия. Очевидно, автономный дух не предусмотрел вероятность вторжения, столь безрассудно отклоняющегося от норм устоявшегося у него понимания войны, и поэтому его сенсорные узлы не высматривали немесора и его охранника, находившихся на много лиг ниже вражеских позиций. Зандрех и Обирон были фактически невидимы.

И вот, не встречая никаких препятствий, они летели дальше неординарной точкой данных в матричном сознании, охватывавшем целую планету. Когда стало ясно, что никто не собирается им помешать, напряженная бдительность сменилась чем–то вроде дружеского молчания. Пока ветер тихо стонал в полостях Доахта, Обирон был занят плавным спуском барки, тогда как Зандрех любовался сумрачными сводами подземного мира и время от времени задумчиво бурчал себе под нос. На короткое мгновение воцарилось спокойствие, и каким бы заманчивым ни представлялось искушение продлить этот миг, варгард не мог себе этого позволить. После целой жизни, проведённой с мечтой о том, чтобы немесор заткнулся, Обирон вдруг обнаружил, что ему не терпится услышать, что на уме у старого генерала.

Однако придумать, с чего начать, вызвало у Обирона определённые трудности. Даже для создания, лишённого души, ему оказалось непросто подобрать нужные слова, вследствие чего он потратил немало времени, пытаясь сформулировать первый вопрос. В конце концов его терпение лопнуло, и он высказался напрямую.

— Лорд Зандрех.

— Хм? Ах да, дорогой слуга. Слушаю?

— Из чего… по-вашему… вы… сделаны? — Это прозвучало нелепо, совсем не так, как у него в голове, и немесор залился таким громким смехом, что Обирон испугался, как бы тот не привлёк внимание каждой вражеской конструкции в окрестностях.

— Судя по всему, из теста пожёстче, нежели ты! — прыснул немесор, перекрывая эхо своей предыдущей бурной реакции. — Что за глупый вопрос! Мы оба сплошь состоим из плоти и крови и солдатских баек. Бедный варгард, неужели на этой войне у тебя вконец сварились мозги?

Обирон подозревал, что так оно и было, но бодрый ответ Зандреха всё равно его заинтриговал. Вряд ли такое смог бы выдать тот, кто осознал, что его разум навсегда отрезан от души и заключён в холодную оболочку машины. Тем не менее стоило выпытать чуточку больше информации, просто чтобы убедиться.

— Простите меня, господин. Я спрашиваю лишь потому, что … ну. Узрев неприятеля, вы встревожились, не так ли?

— Несомненно. — Теперь голос Зандреха звучал серьёзно. — Как уже говорил, я признаю, что раскрытие природы наших врагов явилось для меня тёмным откровением. И даже сейчас это необычайно сложно осознать. В тот момент я просто… не мог смириться с этим, Обирон. Они так похожи на нас, но есть в них что–то… неправильное. Причём до такой степени, что даже думать об этом тяжело. У меня разыгралась чудовищная головная боль, и на какое–то время она совершенно вывела меня из себя.

Обирон слушал с некоторым облегчением. Похоже, река разума Зандреха всё–таки не вышла из берегов.

— Я вообще не мог понять, что это за существа. Но в какой–то момент в этой трясине отчаяния я ухватился за здравый смысл. Я имею в виду ту писанину, Обирон. Меня поглотили те первые каракули над вратами, замеченные до того, как наши сераптеки пробили брешь. В этих странных надписях я различил логическую нить, которой должен был проследовать. Так что я… О нет, Обирон, если продолжу, ты наверняка подумаешь, что я свихнулся.

— Ничуть, господин, — ответил Обирон, для которого понятие безумия уже начало терять всякий смысл. — Прошу, продолжайте.

— Что ж, я начал… правильным, наверное, будет сказать… грезить. Глазами солдат я видел во сне, как они перемещаются под землёй, и даже следил за происходящим от твоего лица, дорогой друг. Я видел глазами скарабеев так же ясно, как если бы смотрел межузельную проекцию, и вместе с ними бродил по коридорам и впитывал всё, что там было начертано неизвестной рукой. Со временем я отправил жуков глубже, прямо сквозь трещины, чтобы обнаружить другие обрывки текста. В часы бодрствования я всё это записывал и в итоге раскрыл смысл этих символов. Тогда же тьма, затянувшая мой рассудок, рассеялась.

Обирон ждал продолжения истории, пока многозначительное покашливание не подсказало, что пора ему самому предложить затравку.

— Что означали эти символы, милорд? — спохватившись, поинтересовался он, стараясь не выдать своего нетерпения.

— Магическое заклинание, Обирон, обладающее некой тайной силой. Грандиозное сочетание алгебры и поэзии, явно придуманное самым злым на свете колдуном для ужаснейшей цели. Чтобы превратить население целого мира некронтир в кошмарных роботов.