Отделённые

Вряд ли кто бы назвал Обирона весёлым, но сейчас он просто не смог сдержаться и разразился грубым, раскатистым смехом, осознав, что после всего увиденного и пережитой ментальной суматохи немесор пришёл к выводу, якобы некий злой волшебник превратил обитателей Доахта в роботов. Самое забавное, конечно, заключалось в том, что по крайней мере отчасти Зандрех был прав.

Словно по сигналу, барка вышла из тени одной из колоссальных опорных колонн и погрузилась в тусклое алое свечение. Оно исходило от другого столба, находящегося примерно в трёх лигах от них и окутанного спиральными полосками кроваво-красного света. Сначала Обирон принял его за реку расплавленного камня, но потом заметил, что она течёт вверх, огибая колонну, и когда его окуляры сфокусировались, он увидел шокирующую правду — сияние шло от глазных линз и глифов на груди миллионов Отделённых, шагающих в ногу. Настоящий океан ржавчины и притуплённой ярости поднимался из–за колонны и неумолимо приближался к земной коре.

Это зрелище явило ему истину, которую он не смог бы постичь даже спустя несчётное количество неудачных атак у разлома: вторжение было обречено на провал с самого начала. Вероятно, на пути вверх у одной только этой колонны столпилось больше воинов, чем было во всём экспедиционном корпусе, и когда Обирон всмотрелся в далёкий мрак, он насчитал ещё четыре колонны, озаряемые Отделёнными. Хотя варгард испытывал облегчение после возвращения старого доброго Зандреха, можно считать, это была лёгкая отдушина, если немесор не приберёг свой самый невообразимо гениальный замысел. При виде численного превосходства противника Обирон ощутил настоятельную потребность убедиться, что у Зандреха действительно есть план.

— Прежде чем мы отправились сюда, мой немесор, вы сказали, что изучение резьбы позволило вам найти способ… как развеять заклинание. Могу я спросить, какой?

— Ничего такого я не говорил! — отрезал Зандрех и отрицательно поводил пальцем. — Я сказал, у меня есть предчувствие. Большая разница. Но не волнуйся, мой слуга — тебе это не идёт. Уверен, я что–нибудь придумаю, когда придёт время.

— Конечно, мой немесор, — только и сказал Обирон.

Спустя долгое время — такое долгое, что Обирон уже начал сомневаться, прекратят ли они когда–нибудь спуск, — они достигли места, где уже не могли плыть дальше. Здесь внизу мировые столбы растянулись на опорные склоны, похожие на корни гигантских деревьев, а разреженная атмосфера Доахта сгустилась под высоким давлением до такой степени, что стала вязкой, как вода. Барка немесора долго парила над этим нереальным ландшафтом, ища самую низкую точку, пока наконец в широкой долине между корнями четырёх колонн скалистая поверхность не начала уступать гладким пятнам непроницаемой тьмы.

— Туда. — Зандрех указал на ониксовое возвышение, окружённое красным сиянием, когда они зависли над равниной из чёрного камня. — Держу пари, что именно там мы и проникнем в логово колдуна. Сажай нас и приступим

Обирон остановил барку, и после того, как он помог хозяину спуститься с корабля, они направились к кольцу света, громко лязгая в тишине. Теперь, когда они подобрались ближе, Обирон понял, что красное кольцо на самом деле — это три полоски глифов, вращающихся в разные стороны и постепенно угасающих.

— Знаешь, что это мне напоминает? — со страстью произнёс Зандрех.

— Ряд вращающихся полос? — предположил Обирон из чистого любопытства.

— Нет же, дурашка, это похоже на головоломку. А я люблю загадки. Ну–ка… где мои записи?

Торопливо подойдя к возвышению, Зандрех опустился на четвереньки, достал из ниоткуда пачку пергаментов и разложил перед собой. Увидев эти же листы в саду удовольствий, Обирон принял их за вирши немесора, но теперь счёл возможным, что это математические выкладки. Впрочем, он не исключал вероятности, что это всё же стихи, а то и первое и второе сразу. Магия и в лучшие времена сбивала его с толку, и в конце концов варгард пришёл к выводу, что у него нет желания вникать, пока Зандрех видит во всём этом смысл.

А он определенно его видел. В последующие часы немесор постоянно ворчал, напевал и бормотал себе под нос, целиком поглощённый своим занятием. Время от времени он с гулким звоном касался кончиком посоха одного из колец, перемещая символы из одного ряда в другой, и издавал лёгкий победный смешок. Такую же счастливую отрешённость генерал демонстрировал, изучая карты очередной кампании. Обирон уже и не надеялся увидеть его в таком состоянии, поэтому, испытывая приятное облегчение, даже не ускорял своё хроновосприятие.

И хотя до Обирона вдруг дошло, что это, возможно, последний их миг спокойствия, он понимал, что обязан нарушить его. За сегодняшний день он развязал бесед больше, чем за предыдущие четыре столетия, но ему предстояло начать ещё один разговор, но самого мучительного толка. За свою военную карьеру Обирон ни разу не рассказывал о своих чувствах. Но всё когда–нибудь случается в первый раз, даже у бессмертного создания, и если он не сделает этого сейчас, то иного случая может и не представиться.