Отдельное поручение(Повесть)

— Мало ли что выпили! О службе надо думать в первую очередь, а не о том, чтобы… Приехали бы в Ёган — и спи себе на здоровье хоть трое суток кряду…

— Да ты знаешь?., знаешь?.. — Она осеклась, вспомнив, что он не знает и что знать ему совсем не обязательно. — Дурак! — сказала она.

— Ты зато умная. — Он помолчал. — Раз такое дело, так нечего было и рваться, вроде конец света. Не дают вертолета — ну, и сиди себе в порту, жди у моря погоды. Солдат спит — служба идет…

— Тебе, конечно, служба идет. А у меня работа стоит.

— Да уж вы, следователи, заработались! С девяти до шести отбудете как-нибудь — и точка. И перерыв с часу до двух. Как в бухгалтерии. А тут ни дня, ни ночи. Как каторжный.

— «Каторжный!» Знаю я вашу каторгу. А тебе там вообще в деревне малина. От начальства далеко. У нас уголовные дела…

— У вас только дела, а с нас, участковых, за все спрашивают: начиная с раскрываемости и кончая дохлой кошкой на дороге, чтоб не валялась…

— Вот именно: за все отвечаете, и ни за что конкретно. И спросить с вас нечего! А у нас по каждому делу прокурор…

— А у нас…

— В квартире газ! — перебила Ледзинская. Цветков смутился. Спор действительно походил уже на детский. Да и кто больше виноват в случившемся, если разобраться? Девчонка-лейтенант только что после университета или он, участковый инспектор — начальник милиции на своем участке? — Валя, а что у тебя с ногой? — спросила вдруг Ледзинская. — Очень болит?

— Ничего у меня не болит! — отрезал Цветков, резко убрав руку с колена. Помолчал. — Ладно, давай пушку-то, чуть не забыл…

— Что? — переспросила она, прекрасно понимая, о чем он спрашивает.

— Пистолет, говорю, давай.

Она растерянно похлопала по пустому карману, и Цветков побледнел. Он сразу забыл и про ногу, и про дурацкий спор, и про все остальное, впившись взглядом в руку Ледзинской, шарившей без успеха в пустом кармане, будто она искала там не пистолет, а двухкопеечную монету.

— Он там…

— Где? — шепотом спросил участковый.

— Там… в портфеле…

— В каком портфеле?! — не помня себя, закричал участковый.

— Ну… в портфеле… в моем… Он сейчас придет… он… ну… этот… Пятаков… он…

— О-о-он?! Да ты понимаешь?! — закричал лейтенант, с ужасом вдруг подумав, что Пятакова нет подозрительно долго. — Понимаешь?!

Вот когда его по-настоящему охватил страх. Мало ему было того случая, когда он прибыл в отдел, оставив дома боевое оружие. Уж теперь-то с ним разговор будет короткий. Как и тогда. Но с другим результатом.

Так и не найдя больше что сказать, с криком «Понимаешь?!» он вскочил в лодке: надо было куда-то бежать, что-то делать, ибо нельзя же сидеть сложа руки, когда твое личное оружие оказалось в руках дважды судимого хулигана и тот скрылся в неизвестном направлении; но в ту самую секунду, как он вскочил, адская боль пронзила от лодыжки до правого плеча, и он, едва не потеряв равновесия и не вывалившись из лодки, успел все же ухватиться за борт и с глухим, еле слышным коротким стоном опустился на беседку: рассвирепел на себя за эту слабость и опять, опираясь на одну левую ногу, попытался встать и выбраться из лодки, но не успел.

55

— Что за шум, а драки нет? — мрачно раздалось с высокого берега. Ледзинская от неожиданности вздрогнула. С кручи спускался Пятаков, таща в левой руке оба портфеля; правой он зажимал под мышкой огромный сверток — оленью шкуру. За Пятаковым, все с тем же удивленным лицом, с каким он покинул берег, следовал мальчик; через плечо у него была перекинута большая связка вяленых чебаков. — А мы ваш портфель долго искали, — пояснил Пятаков, обращаясь к Ледзинской. — Буквально все уж перерыли. — Он протянул ей оба портфеля. — Я уж, грешным делом, на тех подумал. Так опять же, соображаю, мое ружьишко оставили, а у милиции портфель увести не побоялись. Что-то, мол, не так. Потом Наташка давай шкуры перетряхивать — он и выпал, портфель-то. Думаю, чего вы его так утартали, чуть не на тот свет. А галеты с Наташкой стали туда укладывать — гляжу: игрушка…

— Какая иг… рушка?

— Ну, какая. Которая стреляет.

Участковый, стиснув зубы и потирая колено, не спускал глаз с портфеля. Ледзинская, торопясь, открыла его, порылась в сухих галетах и извлекла пистолет.

— На, положи к себе, — просто сказала она инспектору, протягивая пистолет, будто речь шла о ее собственном.

Желание поскорее схватить оружие и засунуть в кобуру было так велико, что именно это и удержало лейтенанта. Как?.. Открывать при Пятакове пустую кобуру?..

— Положи в карман, — строго сказал он и тут же пожалел об этом. Ведь вовсе не обязательно было открывать пустую кобуру! Ведь и сам же он мог положить пистолет в карман! Спохватившись, он хотел было сказать: «Ладно, давай…», но Ледзинская уже сунула пистолет в свое джерси, а Пятаков смотрел, казалось, так насмешливо, что участковый смешался. Нервы сдают, подумал он, да еще это колено проклятое. Надо же было так неловко упасть. Ладно, потом возьму, как случай представится…

Пятаков бережно извлек из-за пазухи аккуратный берестовый кукорок с крышкой, протянул Ледзинской.

— Что это? — спросила она.