Отделы

Гусеница, как я уже говорил, является вредным и примитивным существом, а бабочка – наоборот. С нами и имаго не так. Пока что у нас есть все основания считать прекрасными существами себя, невзирая на все наши войны, криминальные разборки, коррупцию, убогие теле-шоу, религиозный фанатизм и прочую дрянь. Всё-таки помимо этого мы создали множество прекрасных и полезных вещей, мы обладаем искусством и культурой, мы ежегодно обогащаем цивилизацию тысячами новых изобретений. Мы пишем умные книги, снимаем интересные фильмы, сочиняем красивую музыку, летаем в космос, совершенствуем медицину… А имаго, как ты правильно заметил, просто жрут людей.

Может быть – может быть! – в своём четвёртом измерении они тоже создают что-то величественное и прекрасное. Может быть – может быть! – у них друг с другом прекрасные взаимоотношения и им тоже известны дружба, любовь и преданность. Но! Всего этого мы не видим. А что мы видим?

– Только что они жрут людей, – ответил Бретт.

– Верно, друг мой. То есть получается, что мы – это насекомые наоборот. У нас личиночная форма лучше, красивее, полезнее и достойнее взрослой. Поэтому я и говорил, что качественную оценку в отношении нас с имаго следует поменять на обратную.

Насекомым ещё повезло в том смысле, что взрослые особи не питаются собственными же личинками. Они могут есть личинок, но только какого-нибудь другого вида насекомых. На гусениц бабочки с удовольствием охотится оса-наездник. На чужих личинок, не на своих!

Старший агент с мученическим видом доедал кашу. Бретту не хотелось верить в чушь про взрослые и личиночные стадии, но он понимал, что напарник скорее всего и впрямь не стал бы пудрить ему мозги – разве что не нарочно. Не удивительно, что в отделе такую информацию держали в секрете от стажёров, не говоря уже про широкую общественность. Паника и ужас охватили бы человечество, узнай оно о существовании имаго, и сущее безумие охватило бы народы после сообщения о том, что имаго – это наша взрослая форма.

– Воздух, среда обитания бабочек, – снова заговорил агент Донахью, устало прикрыв глаза, – населена не ими одними. Там ещё летают птицы и насекомые-хищники, которые не прочь полакомиться мясистой гусеницей. Как воспринимала бы гипотетическая разумная гусеница их нападение на себя? Из той вселенной, куда ей нет доступа, вдруг материализуется птичий клюв – нечто острое и коническое, позади чего маячит неясная крупная масса, во много раз превосходящая гусеницу. Или жало осы: что-то острое вдруг вонзается в тебя и ты замираешь навеки.

Если не воспринимать какую-то стихию, какую-то среду, или дополнительное пространственное измерение, тогда появление чего-либо или кого-либо оттуда будет восприниматься как возникновение чего-то (или кого-то) словно из ниоткуда.

Те, кто ест гусениц, не принадлежат к их виду. Не так обидно стать жертвой или добычей природного хищника – таков естественный порядок вещей, с которым мы можем примириться. Когда в джунглях на тебя набрасывается дикий тигр, ты чувствуешь страх и обречённость, но не обиду, ибо чего же обижаться на голодного зверя, которому ты попался в лапы? Тебя одолевает нежелание умирать, а не чувство несправедливости.

Имаго же полностью выпадают из этой схемы. Ни один человек с «травмой прозрения» ни разу не видел, чтобы имаго поедали рыб, лягушек, крокодилов, лошадей, кальмаров или кенгуру. Иногда, очень-очень редко, они с какой-то целью убивают и непостижимым образом мгновенно обескровливают домашний скот. Гипотез на этот счёт две: либо у имаго такая забава, типа нашей корриды, либо, раз они всё-таки разумны, они проводят какие-то свои опыты и эксперименты, суть которых нам не ясна. Полоумные сторонники теории заговора винят во всём инопланетян или сказочную чупакабру, но, увы, это не инопланетяне и не чупакабра. Это всего лишь имаго, монстры из ночных кошмаров.

Один из наших аналитиков, чрезмерно отягощённый оптимизмом или же начитавшийся комиксов про вампиров, высказал гипотезу о том, что имаго, дескать, собирают кровь домашнего скота, чтобы исследовать его свойства и понять, есть ли у них шанс перестать жрать человечину и перейти на животных. Якобы имаго сами страдают от того, что вынуждены есть людей, и хотят подыскать нам замену.

– Красивая идея, – сказал Бретт.

– Красивая, – невесело усмехнулся Руфус Донахью. – Только абсолютно беспочвенная. Гораздо логичнее предположить, что кровь – это некое дополнение к рациону. Как, допустим, мы поливаем блюда соусом или позволяем себе перед основным блюдом аперитив…

– Раз я теперь полноправный агент, значит могу наведываться во все архивы отдела? – осторожно начал Бретт.

Напарник понял его мысль.

– Да, конечно, можешь ознакомиться со всеми документами и во всём убедиться лично, Фома ты неверующий. Наш отдел тщательно и скрупулёзно фиксирует каждый бит информации об имаго, какую мы получаем и то, как именно мы её получаем. Отделом накоплена уже солидная база данных, но, увы, вопросов остаётся всё ещё очень и очень много.

Он немного посидел с закрытыми глазами, а затем внимательно уставился на Бретта: