Отдых и восстановление (СИ)

В общем, после ужина я всё так же развлекала дам байками под аккомпанемент мандолины или читала вслух, а от обеда до ужина я всё так же подбирала наилучшее сочетание рунных цепочек для светильников. Перепортив при этом целый ящик тонких, с ноготь толщиной, бронзовых (вроде бы) пластинок — я писала на них гномскими чернилами, а подгорная сепия не смывалась ничем, её только наждаком можно было содрать с поверхности. Дромар небрежно отмахивался: ерунда, металл, если что, переплавить недолго. Ещё он привёл в крепость какого-то своего то ли родственника, то ли приятеля, а тот приволок несколько плоских сундучков, выложенных изнутри чёрной замшей, на фоне которой даже недорогие поделочные камни смотрелись эффектно и соблазнительно. Я выбрала две фибулы и три простые, скромные подвески из всё того же гагата, просто обточенного овалами. Вздыхала над бериллом, — у камнереза в одном из сундучков был чудный берилл, непрозрачный, но чистый и однородный, — однако на него, как и на изумруд с хризолитом, тёмное зачарование просто не ляжет, даже защитное, и пришлось мне купить гагат. Ну… как купить? Мне были выданы четыре мраморные плитки, чтобы я написала на них морозные руны (размеры кладовой и материал стен для расчётов прилагались) и четыре же кристалла голубого кварца дивного насыщенного цвета: убедить гномов, что цвет никак не влияет на качество зачарования мне по-прежнему не удавалось. Мастер при мне вырезал в камне начертанные мною руны, я подтвердила, что всё сделано правильно, и зарядила кристаллы в качестве накопителей.

Сира Катриона, кстати, тоже купила кое-что (на подарки к Солнцевороту, скорее всего: слишком уж разные и по материалу, и по стилю, совершенно не сочетаемые вещи она выбрала), расплатившись битой птицей. Меня попросили хорошенько проморозить тушки, потому что северный ветер сменился западным, а тот натащил дождевых туч, и везти свежее мясо по такой погоде было довольно рискованно; камнерез же хотел именно свежего мяса, не копчёного и не солонины. Аларика ему ещё и рецептов надиктовала, и даже убедила взять два-три фунта яблок — ну хоть попробовать утку с ними. Гном покачал головой, но набрал корзинку кислых твёрдых яблок, что-то ворча себе в бороду на своём языке. Наверное, про глупых верзил, которые портят хорошие продукты, смешивая то, что смешивать вроде бы не полагается.

И разумеется, общение шло через меня, потому что камнерез тоже, как и мастер Балгуб, худо-бедно мог вести разговор на Старшем наречии, но человеческого языка не знал вообще, а познания сиры Катрионы и Аларики позволяли объясняться чуть ли не на пальцах. И мне всё любопытнее становилось, а Дромар-то откуда знал местный диалект? Говорил он на нём по-прежнему скупо и неохотно, но говорил же. Выучил в процессе строительства, как и большинство его работников (те, впрочем, обходились минимальным набором слов, позволявшим купить кое-что из еды да домотканого полотна на обмотки)? Видимо, так. Других возможностей у него точно не было, потому что до приезда Меллера гномы, оказывается, вообще с людьми дел не вели, только с дриадами.

Потом камнерез уехал, увозя и заряженные кристаллы, и замороженные тушки уток и кур. А я зачаровала амулеты, наложив на них всё ту же Трясину, и не дожидаясь Солнцеворота, вручила их вместе с такой же зачарованной застёжкой Яну. Послав мальчишку, смущённого слишком дорогими подарками, разбираться с приёмным отцом, который и заказал мне амулеты для каких-никаких родственниц. Каспару я тоже подарила фибулу весьма заранее, но он её, извинившись, передал ученику, хотя для девятилетнего ребёнка она смотрелась слишком солидно, конечно. Взамен я получила очередной флакончик контрацептива и склянку мази — с предостережением не увлекаться ни тем, ни другим.

А Дромар тем временем привёл очередного своего сородича, на этот раз для разнообразия не знающего даже Старшей речи. Впрочем, со мной он и не разговаривал, обмениваясь мнениями исключительно с Дромаром, а меня игнорируя, так что я затаила злобу, прикидывая, как бы половчее, не привлекая к себе лишнего внимания, подгадить надутому индюку по мелочи. Но пока «индюк» перебирал бронзовые пластинки с горящими на них магическими огоньками (я покамест заставила их светиться непрерывно, чтобы в любой момент кто угодно мог оценить, что ровное сияние одноцветных, что радугу цветных светляков), бдительный Дромар перехватил мой, очевидно, многообещающий взгляд на возможного делового партнёра и сказал:

— Моя бесценная госпожа, очень вас прошу, не надо насылать на Севакандрозани ни чесотку, ни что-нибудь похуже. Он ведёт себя точно так, как предписывается нашим этикетом в отношении чужой женщины — делает вид, будто её здесь нет вообще, чтобы ненароком не повредить её репутации.

— Чужой? — подозрительно уточнила я.

Дромар заметно сконфузился.

— Прошу прощения, сира Вероника, — проговорил он, пряча глаза, — но я был слишком неосторожен в словах и поступках, и у моих сородичей сложилось впечатление, что мы с вами… э-э… близки.