— А вы зря так хорошо думаете думаете о травницах, Гилберт, — фыркнул Каттен. — Они много чего знают и умеют, и гильдейской клятвой при этом не связаны. Это я могу максимум парализовать того, кто не угрожает мне напрямую. Бабушка Рута, к примеру, ничем в своих действиях не ограничена, кроме совести.
— Вот проведёт господин Стрега этот ритуал на крови, — мрачно сказал сир Генрих, — узнаем, кто всё это затеял, тогда и полюбопытствуем, где, как и что. А пока… какой смысл гадать?
— Смысл в том, — возразил Меллер, — что целью проклятия могла быть вовсе не сира Клементина.
— А кто? — удивился сир Кристиан. — Я? Или мой ребёнок? Признанный бастард?
Меллер только головой покачал.
— Простите, — с некоторым усилием сказал он. — Паранойя, не иначе. Привык к грызне в нашей гильдии, вот и тащу сюда гильдейские привычки и подозрения. Отец Вернон, вам ведь вот-вот должны прислать помощника? А матушке Саманте через год-другой, от силы через три, придётся уходить на покой?
Сыновья барона и сира Катриона озадаченно посмотрели на обоих, но отец Вернон непроницаемо улыбнулся и сделал неопределённый жест. Если я правильно поняла намёк своего нанимателя, тот предлагал жрецу подумать над тем, кто занял бы место старшей жрицы, если бы Елена Ферр не построила часовню и его не прислали сюда. Где он и стал главным кандидатом в преемники матери Саманте, ясное дело — опытный и сильный экзорцист и просто мужчина. Единственный покамест в местном гадючнике, потому что здешние младшие сыновья и племянники легко находили себе дело без всякого Храма, а в послушницы шли почти исключительно дочери и племянницы.
Я перевела взгляд на Клементину, сгорбившуюся над кружкой. Сир Кристиан настойчиво совал ей куски кекса, отламывая их понемногу. Она не отказывалась, но ела с откровенной неохотой, с отвращением почти. Мужчины, да и сира Катриона тоже, поглядывали на неё с жалостью, только у Меллера к жалости этой заметно примешивалось раздражение. Кажется, не любил он девиц в беде. Кажется, упрямые стервы нравились ему больше. Помнится, Аларика говорила, что раньше его фавориткой была довольно известная поэтесса, а теперь его колечко с мельничными крыльями носит молодой, но многообещающий актёр. То есть, интересны моему нанимателю состоявшиеся люди, привыкшие добиваться своего. Понятно, что напоказ страдающая девица симпатии у него не вызывала. У меня — тоже, но я ещё и не испытывала к ней обычной мужской снисходительности, заставляющей упускать кое-что важное из виду.
— Сир Генрих, — сказала я, — вы не хотите потребовать с сиры Клементины клятвы молчать о том, что уже было и ещё будет сделано для того, чтобы снять с неё проклятие? Когда люди начинают судить о вещах, в которых не разбираются, они обычно несут такую дичь, что слушать тошно. Вам нужны слухи о том, что то ли отец Вернон был изгнан из ордена за излишний интерес к тёмной магии, то ли Лоренцо заколдовал и вас, и даже его? И вообще, он упырь, которому нужна свежая кровь, особенно кровь членов старой благородной семьи?
— Вы меня обвиняете в том, что я стану распускать подобные слухи?! — немедленно вспыхнула Клементина.
— Нет, сира. Я говорю о том, что вы поделитесь пережитым с сирой Аларикой, ваш разговор вольно или невольно услышит кто-то из служанок и передаст его товаркам в меру своего разумения, а дальше покатится как снежный ком с горы. — Разумеется, я не ждала от неё благодарности. Я не ждала даже понимания того, что только моя болезненная чувствительность к чужой магии спасла дурёху от настоящих проблем. Так что нет, разочарована я не была. Разочаровать меня мог только сир Генрих, отмахнувшийся от моего предупреждения.
Однако он меня не разочаровал.
— Сира Вероника права, — сказал он. — Клянитесь молчать, сира Клементина. Возможно, Гилберт настроен слишком подозрительно, но если он прав, нам только подобных слухов не хватает для полного счастья. — Она попыталась что-то возразить, но он оборвал её: — Это никакая не просьба, сира. Это мой приказ младшему брату и вам, его официальной фаворитке. Вам напомнить, что’ вы обещали, принимая кольцо с нашим гербом? Или вы от него отказываетесь?
Клементина метнула на меня злобный взгляд (понятно, из-за проклятой ведьмы теперь даже на пышной груди Аларики не поплачешься!), но выбор между клятвой молчать и отказом от статуса фаворитки баронского сына был для неё, понятно, чистой фикцией. Какой уж тут выбор — на шестом месяце внебрачной беременности?
— Хорошо, — сказала она, вставая и горделиво выпрямляясь с видом безвинно оскорблённой добродетели. — Чем прикажете клясться, сир? Жизнью моего ещё не рождённого ребёнка?
Она таки подпустила яду в голос, но сир Генрих сарказма не принял.
— И вашей тоже, сира Клементина, — сказал он. — Откуда мне знать, насколько вам дорог ваш ребёнок?
========== Глава четвёртая, в которой героиня остаётся после совета — опять-таки непонятно зачем ==========