– Нет, должна. – Он накрыл ее руку своей ладонью. – И я не думаю, что ты действительно понимаешь это, Элла. – Он вздохнул. – Дело в том, что она была такой хрупкой. Она мечтала о том, чего не могла получить, и была в мрачном настроении, потому что не могла смириться с этим. Сначала, когда я был совсем маленьким, у нее были такие странные дни, когда она не могла встать с кровати и лишь плакала и хотела меня обнять. Но когда я подрос, все стало только хуже, и она уже не могла долго удержаться ни на одной работе. Я пытался помочь ей, нашел работу. Я думал, что, если заработаю достаточно денег… – Он смотрел в темноту, выражение безнадежности на его лице шокировало Эллу. – Но я не мог. Что бы я ни сделал, что бы ни сказал, все всегда было неправильным.
– Куп, – пробормотала она, отчаянно пытаясь прогнать его безнадежность и страхи. – Мне кажется, она страдала от депрессии. Деньги тут не помогут. Как и преданность ребенка.
– Я знаю, но…
Элла наклонилась к нему, и Куп обнял ее рукой за плечи.
– Что с ней случилось?
Она слышала, как он сглотнул, – звук показался таким громким в тишине ночи.
– Как-то раз я пришел домой после ночной смены в кафе «Драйв ин» и нашел ее в ванной. Она приняла слишком много снотворного. Я вызвал «скорую», но было уже слишком поздно.
Элла отстранилась от него, слезы застилали ей глаза.
– Мне очень жаль, что с твоей мамой случилось такое. – «И что у тебя было такое безрадостное детство. Неудивительно, что ты изо всех сил пытался защитить себя, ты много страдал в таком юном возрасте», – подумала она с грустью. – Но ты должен понять, что не виноват. Что бы ты ни сказал или ни сделал, это не спасло бы твою маму.
– Эй, не плачь. – Он вытер слезу, скатившуюся по ее щеке. – Я думаю, ты права. Но я не хотел рассказывать тебе о ней не поэтому.
Она проглотила слезы:
– Тогда почему?
– Я не хотел, чтобы ты знала, какой я трус.
– Трус? – Она не понимала: он сделал все возможное, оставался верным своей матери и старался сделать ее жизнь легче и лучше. – Как ты можешь так говорить, когда ты делал для нее все, что мог?
– Может, и так. Но я говорю не о ней. Я говорю о нас. – Губы его скривились в горькой усмешке. – Дело в том, хотя я любил свою маму, и мне было грустно, когда она умерла… – Он тряхнул головой. – Ты знаешь, что я чувствовал, стоя у ее могилы?
Она в недоумении покачала головой. Что он пытался сказать ей?
– Облегчение. – Слово вылетело из его груди на выдохе. – Я был так чертовски рад, что мне больше не нужно нести за нее ответственность. – Он прижал ладонь к ее щеке, смахнув с нее сбежавшую слезу. – На протяжении многих лет после ее смерти меня преследовал ночной кошмар: как будто я стою на маминой могиле, и неожиданно из земли появляется ее рука и тащит меня к себе. Потому что именно так я чувствовал себя в детстве – попавшим в ловушку в эту большую темную дыру, из которой я никак не мог выбраться. Так что я побежал прочь не останавливаясь. Приземлившись здесь, я посвятил себя зарабатыванию денег, пока их не стало настолько много, чтобы я избавился от кошмаров. Но до настоящего момента я не осознавал, что все это время продолжал бежать. – Его рука легла ей на живот.
– Мне очень жаль, что я не рассказал всем о тебе и о ребенке. И что я не очень силен во всей этой чепухе. Но если ты дашь мне еще один шанс, я постараюсь не быть таким трусом. Потому что я не хочу больше убегать.
Элла смотрела на него, и ее сердце разрывалось от счастья и нежности. Возможно, это и не было объяснением в бессмертной и вечной любви. Но у нее уже было одно такое, оказавшееся ложью. Признание Купа означало гораздо больше.
– Может, нам обоим пора перестать быть трусами, – сказала она. – Мне нужно было сразу набраться мужества и сказать тебе, что мои чувства к тебе менялись, что я хотела большего, вместо того чтобы паниковать при мысли о том, как ты отреагируешь на это.
Куп обхватил ее лицо обеими руками и посмотрел ей в глаза:
– Ты просто была напугана. Поверь мне, я понимаю тебя. Но ведь ты больше не боишься?
Она замотала головой в ответ на его вопрос.
– Отлично. – Он обнял ее за талию. Элла обхватила ладонями его голову, притянула к себе и выразила все, что испытывала к нему, в поцелуе, полном счастья, желания и эмоций, которых больше не нужно было отрицать или скрывать.
Когда они наконец оторвались друг от друга, он прижался к ее щеке:
– Так ты отменишь полет? Я знаю, тебе нужно побывать дома в ближайшее время, но я хотел бы полететь с тобой пока мы не выясним, как разрулить эту ситуацию. Я не люблю давать обещания.
Но я знаю, что хочу быть с тобой, не только из-за ребенка, а потому, что… – Он опустил голову, тихо выругался себе под нос, и на его щеках вспыхнул смущенный румянец – такой милый и невероятно сексуальный. – Черт, я уверен, что тоже влюблен в тебя.
Элла засмеялась и обхватила его за шею:
– Хорошо, но только при одном условии.
На его губах играла нежная и одновременно лукавая усмешка.
– Серьезно, у тебя еще одно условие? Это переходит все границы.