Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том II

Сперанский выработал записку, в которой, заявив, что им приступлено к окончательному изложению всех частей плана, определяет порядок приведения в действие «всех предназначенных установлений». Он предложил прежде всего открыть 1 января 1810 г. Государственный Совет, что и было исполнено, произвести преобразования в прежних министерствах и учредить некоторые новые. К маю месяцу того же года, как он надеялся, «государственное уложение… не только будет составлено», но во всех частях и рассмотрено Государственным Советом, и потому можно будет «положить первые начала его введения». Для этого он предлагал манифестом, подобным тому, который был издан императрицей Екатериной в 1766 году с целью созвания комиссии для сочинения нового уложения, «назначить выбор депутатов из всех состояний, взяв предлогом издание гражданского уложения» (которое к этому времени также предполагалось рассмотреть в Государственном Совете). Собрание депутатов Сперанский желал созвать к 15 августа, назвать его государственной думой[117] «и назначить срок ее продолжения». Для рассмотрения депутатских наказов назначить канцлера, т. е. председателя государственной думы[118], которому депутаты предъявят свои полномочия. Открыв думу 1 сентября, предполагалось начать ее действие рассмотрением гражданских законов, а затем, если не встретится «каких-либо непреоборимых препятствий», предложить государственное уложение, принятие которого он предлагал утвердить «общей присягой»[119]. С этого времени государственная дума займет предназначенное ей место в порядке государственных установлений, затем образуется «и судная часть, и Сенат станет также в порядке государственных сословий». Сперанский, которого Коленкур называет «министром нововведений», надеялся, что в 1811 г. преобразования будут закончены.

Из отчета за 1810 г., представленного Сперанским государю 11 февр. 1811 г., видно, что в это время он уже терял надежду на осуществление коренных преобразований государственного строя: «отлагая до лучших обстоятельств все те предположения», которые «собственно принадлежат к устройству законодательного порядка», он намечал очередные работы и в числе их указывал на необходимость устройства Сенатов судебного и правительствующего.

Но это подчинение обстоятельствам вовсе не означает, что Сперанский сам, как думают некоторые, отказался от своих планов преобразования государственного строя. Его здоровье, как видно из письма к Столыпину в октябре 1811 г., страдало не только вследствие переутомления от работ, но и от того, что приходилось признавать эти планы неосуществимыми «затеями».

Представляя в Государственный Совет проект учреждения правительствующего и судебного Сената, Сперанский предпослал ему обширное введение, до сих пор ненапечатанное, в котором, между прочим, доказывает, что Сенат не может быть «законодательным сословием».

«Если бы, — говорит он, — в какой-либо эпохе бытия нашей империи и можно было предполагать необходимость установить особенное законодательное сословие на началах, общему доверию более свойственных, то установление сие не может быть вмещено в Сенат… Из судебного и исполнительного сословия преобразить его в сословие законодательное было бы сохранить только одно имя, превратив совершенно все существо первоначального его установления. Правда, что в других государствах Сенат в круге его действий нередко вмещал власть законодательную. Таков был Сенат в Риме, в Венеции, в Швеции, а ныне есть во Франции. Но установления сии были и есть сословия политические; с нашим Сенатом они сходствуют только именем. Если, уважив одно сие сходство, превратить Сенат в законодательное сословие, то вместе с тем должно учредить другие два совсем новые установления, из коих одно должно быть средоточием верховного суда, а другое — верховного исполнения, ибо… три сии установления ни в каком случае ни в каком государстве благоустроенном не могут быть сливаемы воедино. Но время ли помышлять ныне в России о законодательном сословии в истинном его разуме, ныне в ее трудном положении финансов, в трудных положениях политических и в совершенном недостатке всякого рода положительных законов и учреждений. Когда же время сие настанет, когда не прихотьми уновления или подражания, но силою и движением обстоятельств империя наша придет в сию эпоху, тогда как все стихии установления сего будут готовы, трудно ли будет приложить им приличное имя»[120]? Так вынужден был теперь писать Сперанский.