Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том III

Прежде всего надо помнить, что для Александра война с Наполеоном была актом борьбы его личного самолюбия, независимо от тех политических причин, которые ее вызывали. Несмотря на внешность дружественных отношений, «византийский грек», как характеризовал Наполеон своего Тильзитского друга, никогда не мог перенести испытанного им унижения. Александр никогда ничего не забывал и никогда ничего не прощал, хотя замечательно умел скрывать свои истинные чувства. Мало того, Александр, подобно своему противнику, любил предаваться мечтам о такой деятельности, которая преследовала бы мировые интересы. Неудивительно, что война получила в глазах Александра двоякого рода значение: во-первых, чувство самолюбия побуждало его отомстить своему сопернику, а честолюбивые мечты выводили Александра далеко за пределы России и благо Европы занимало в них первое место. Несмотря на неудачи — и даже более того, по мере роста неудач, в Александре крепла твердость продолжать войну до полного уничтожения противника. Первые же значительные неудачи обострили в Александре чувство мести. Уже в известной речи московскому дворянству Александр высказывал намерение истощить все усилия обширной империи, прежде чем покориться неприятелю. По мере роста неудач и заявления Александра становятся еще более категоричными: месть по отношению к сопернику и благо Европы занимали в этих заявлениях первое место. Весьма замечательна та твердость духа, которую высказал Александр, получив известие о гибели Москвы; он поручил полковнику Мишо, привезшему ему эту весть, говорить всюду, что он готов истощить все средства для борьбы с врагом: «Я отращу себе бороду и лучше соглашусь питаться картофелем с последним из моих крестьян, нежели подпишу позор моего отечества и дорогих моих подданных, жертвы коих умею ценить. Наполеон или я, я или он, но вместе мы не можем царствовать; я научился понимать его, он более не обманет меня». И в этот тяжелый момент Александр не забывал, что он борется с Наполеоном ради освобождения Европы. Под влиянием тех же печальных известий он пишет шведскому наследному принцу, что он и народ готовы скорее погребсти себя под развалинами империи, нежели согласиться на мир, и что это дает ему возможность доставить новое доказательство того, что он борется против угнетателя всей Европы. Последняя мысль была развиваема Александром весьма разнообразными способами. Так, генерал-адъютант, граф Ливен, по воле государя, в отзыве к прусскому государственному канцлеру, барону Гарденбергу, исчислив все силы, собранные для действий против неприятеля, писал, что, «оставив Москву, мы принесли тяжкую жертву, но что эта мера послужила к ослаблению Наполеоновой армии». «Настает время для Пруссии — вооружиться против общего врага и склонить к тому же Австрию. Император Александр ведет войну собственно для того, чтобы, отстояв Россию, восстановить независимость германских держав». Даже лица, наблюдавшие императора в это время, отметили непреклонное желание его продолжать войну. «Император тверд и слышать не хочет о мире», сообщал в своей переписке Жозеф де-Местр. И это не были фразы, вызванные моментом сильного огорчения. Известно, что, когда Наполеон с ослабевшей армией начал отступление, император Александр принимал все меры к тому, чтобы окончательно уничтожить врага, между тем как более дальновидные русские дипломаты и военачальники полагали более полезным сохранить в противовес Пруссии и Австрии остатки Наполеоновой армии и его величия. В самом деле, даже в то время, когда война была вынесена за пределы России, когда Наполеон для русских интересов был совсем не страшен, все же Александр I оставался более непреклонным в желании окончательно уничтожить соперника, нежели его союзники, интересы которых защищал русский император. Так, когда при, неудачах, а они не могли быть редки в борьбе с Наполеоном, Меттерних и Кастльри начали толковать о мире, император Александр объявлял: «Положение дела необходимо требует, чтоб мы продолжали войну: всякие переговоры неизбежно связаны с потерей времени и дадут неприятелю возможность усилиться. Я уверен в счастливом окончании войны, если союзники будут единодушны». Когда союзники в конференциях настаивали на мире, Александр говорил: «Это будет не мир, а перемирие, которое вам позволит разоружиться лишь на минуту. Я не могу каждый раз поспевать к вам на помощь за полторы тысячи верст. Не заключу мира, пока Наполеон будет оставаться на престоле».