Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том III

Едва ли нужно подводить итоги сказанному. Александр I проявил энергичную деятельность во весь период войны. И приемы этой деятельности обрисовывают во весь рост тот своеобразный, не лишенный, впрочем, ума, «византизм», который применял император во всех делах. Не может быть двух ответов по вопросу о том, было ли полезно такое вмешательство в действия армии. Неуклонное выполнение теоретического плана на войне не может служить с пользой для дела. Так и в данном случае; быстрое отступление русских войск перед разрозненным и ослабленным неприятелем едва ли вызывалось серьезными соображениями. Пришлось потом дело поправлять, соединять обе армии на виду у сильнейшего неприятеля, уже к тому времени объединившего свои части. Отступление, действительно необходимое по ходу дела, но совершенное вне соображений теоретического характера, конечно, имело бы меньше печальных последствий.

М. Довнар-Запольский

Ввод русских пленных в Париж (По наброску с натуры К. Верне)

Первый период войны

Барклай-де-Толли (Рамка из грамоты Александра)

I. Подготовка России к войне и разрыв Подп. В. П. Федорова

о мере того, как обнаруживались серьезные приготовления к войне со стороны Наполеона[40], Александр должен был прийти к сознанию необходимости принять и со своей стороны меры на случай разрыва. Неминуемость войны он понимал очень хорошо и знал, что она будет нести с собой большую опасность. Поэтому и приготовления России были очень тщательные уже с весны 1812 года.

У нас спешно строили на западной границе две новых крепости: Бобруйск и Динабург; усиливали уже существующие укрепления Риги и Киева, и между Двиной и Дпепром выбирали места для будущих укрепленных позиций. Пять дивизий из молдавской армии, воевавшей с Турцией, получили приказ спешно вернуться назад к реке Днестру, а одна дивизия из Финляндии водворялась в Литве. Это отозвание пяти дивизий с Дуная и шестой из Финляндии весьма не понравилось Наполеону и он не преминул сделать об этом надлежащее представление в Петербург. Государь сейчас же ответил, что возвратит дивизии в Валахию, если, в свою очередь, Наполеон уменьшит гарнизон Данцига наполовину. Конечно, Наполеон на это не мог согласиться, но отвечал, что вообще усиление им войск в северной Германии происходит «не для угрожения России или из политических видов, но единственно в намерении обеспечить северные берега Германии от нападения англичан, подкрепить таможенную стражу, сохранить общественное спокойствие в этом новоприобретенном крае и, наконец, потому, что там дешевле содержать войска, нежели во Франции».

В переговорах о Варшавском и Ольденбургском герцогствах, о континентальной системе и торговом тарифе прошли 1810 и 1811 года[41]. Военные приготовления Наполеона приходили к концу. К нему возвращалась его уверенность в себе. 3 августа 1811 года в день именин Наполеона в тюльерийском дворце по обыкновению был большой съезд представителей европейских государств. Подойдя к нашему посланнику в Париже, князю Куракину, Наполеон в присутствии всех гостей обратился к нему с двухчасовой речью, трактовавшей о его миролюбии и обвинявшей императора Александра. Речь свою он закончил словами: «Император Александр не прекращает вооружений. Я не хочу вести войну, не думаю восстанавливать Польшу, но вы помышляете о присоединении к России Варшавского герцогства и Данцига. Без сомнения, у императора есть какая-нибудь скрытная мысль; пока тайные намерения вашего двора не будут объявлены, я не перестану умножать войск в Германии».

Само собой разумеется, что этой речью он никого из присутствующих не ввел в заблуждение, и все поняли ее так, как и следовало понять, т. е., что Наполеон желает оправдать себя и обвинить во всем императора Александра и что разрыв России с Францией неизбежен.

Конечно, князь Куракин тотчас же донес государю о речи Наполеона, и государь поспешил высказать свое изумление на слова французского императора: как могла даже возникнуть у него мысль, что государь имел какие-либо виды на герцогство Варшавское и в особенности на Данциг, который ему не нужен, и что у него достаточно своих внутренних дел управления государством; настолько достаточно, что даже нет времени думать о каких-либо новых приобретениях.