Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том III

Конечно, рядом с этим шла агитация и в другом направлении, так сказать, сепаратическом по отношению к герцогству Варшавскому. Распускались слухи о тяжести поборов, об аграрном крахе, вызванном освобождением крестьян (чисто поминальным, однако), сеялась неприязнь к Наполеону. Масса литовского дворянства, жившая в глуши своих деревень, опасалась, как огня, этого пресловутого освобождения крестьян, не испытывала никаких высших стремлений и жила по старине, не ощущая русского господства в крае особенно болезненно, так как система обрусения велась несистематически и ограничивалась разве городами. В мемуарах того времени и в «Пане Тадеуше» Мицкевича мы встречаем картины веселой и шумной помещичьей жизни, идиллии старосветских помещиков. «Плодородная почва, зажиточный крестьянин, мелкопоместная шляхта еще самолюбивая и свободная; в помещичьих домах сердечное, веселое гостеприимство; съезды, охоты, шумные карнавалы, а в приходских костелах смиренные великопостные службы; частые ярмарки, в судах кляузничество, во время пирушек „Kochajmy sic“». Так описывает свое детство один из друзей Мицкевича. И тем не менее, настроение общества было тяжелое. Оно было очень элементарно по существу: люди хотели только, чтобы их не трогали, не очень обирали, не отнимали у них привычных национальных прав, а кто господствует в стране, — это для массы шляхты было довольно безразлично. Она готова была проявить лояльность и проявляла его по отношению к Александру, а через два месяца в такой же мере по отношению к Наполеону, а когда его войска обозлили население мародерством, то ненависти к «французу» не было пределов.

Этим несложным настроением можно было пользоваться, как кто хотел: патриотически воодушевленные люди, по преимуществу духовенство, поддерживали память о независимости и веру в Наполеона, экстра-лойялисты возлагали исключительную надежду на доказанную преданность края русской власти. Первые могли действовать больше под сурдинку, вторые выступали шумно и достигали блестящих результатов, тогда как патриоты-националисты создавали на вид мало проявлявшееся, но упорное настроение.

Мих. Огинский (Рум. М.)

В войне 1809 года участвовали и польские войска. Мыслимо ли было удержать от вступления в ряды их молодежи, которая бежала из литовских и украинских губерний к Наполеону, следуя и жажде подвигов и патриотическому воодушевлению. Бежали и панычи, и простые хлопы, и люди, которые запутались в какое-нибудь тяжелое положение на родине и искали выхода из него в отчаянном шаге. Правительству России приходилось считаться с такими массовыми случаями незаконных переходов через границу, и оно в последние месяцы 1809 года издало ряд постановлений, направленных против них. Однако эти меры, к тому же применяемые русскими полицейскими властями нередко несправедливо, только увеличивали общее неудовольствие. Чарторийский старался убедить императора Александра в необходимости иной, более мягкой, политики, но уклонялся от рассмотрения тех слишком широких и многозначительных проектов, которые выставлял в дружеских беседах с ним Александр. Едва ли Чарторийский уже верил им. Зато явился новый энтузиаст, еще не разуверившийся в искренности Александра, обольщенный его любезностью и либерализмом и к тому же, по-видимому, склонный заменить собой разошедшегося с императором князя Адама Чарторийского. Это был литовский магнат, князь Михаил Огинский, который из Петербурга привез в Вильну самые радужные надежды. Действительно, 6 окт. 1811 года Александр издал указ, удовлетворявший экономические и правовые нужды помещиков Виленской губернии: обещание сравнять Виленскую губернию в податном отношении с другими частями империи, разрешение вывозить хлеб через все сухопутные таможни и т. д. Александр строил планы первостепенной важности: он думал напасть врасплох на Наполеона, занять герцогство Варшавское и объявить себя польским королем. Этот план оказался неудачным, в Варшаве уже не верили обещаниям. Проекты Огинского, которые имели в виду создание полунезависимого Литовского княжества, с наместником во главе, вызывали сочувствие Александра, но были слишком неопределенны, слишком мало считались с действительным положением вещей. Они были хороши разве, как тактический прием на случай войны с Наполеоном, но не более. Огинский сильно суетился, входил в переговоры с выдающимися людьми Литвы, раздавал им будущие министерские портфели и генеральские должности в будущей литовской армии, сообщал о предстоящем назначении на должность наместника того или другого из немецких герцогов, находившихся в родстве с русской династией. Цель, однако, была достигнута. На литовскую знать можно было положиться, а за ней всегда шла и простая шляхта.

Переход через Вилию (Шельминского)