Отечество без отцов

Зимой на белом фоне враг виден, как на ладони. Теперь ни у кого не было возможности спрятаться, как летом в высокой траве, каждая темная точка постепенно превращалась в цель. Было видно, как фигурки двигались, перебегали с места на место, жестикулировали руками, держа винтовки высоко над головою.

— Их целые сотни.

Роберт Розен снял винтовку с предохранителя.

— Подождем еще, — решил Годевинд.

— Когда они подойдут слишком близко, то вновь превратятся в людей, — подумал Роберт Розен.

В этот момент артиллерийский огонь прекратился, теперь они слышали лишь крики, а точки, действительно, приобретали человеческие очертания.

Лейтенант приказал пулеметчикам начать свою работу. Те стали выбивать дробь, как отбойные молотки на гамбургской судоверфи «Блом и Фосс». Там сварочные аппараты сыпали искрами, металлические листы укладывались друг на друга, а в районе Ландунгсбрюккен спускался на воду маленький баркас, предназначенный для перевозки рабочих через Эльбу.

«Блом и Фосс», первая рабочая смена, — сказал Годевинд. Он вел себя так, будто стоял у борта своего катера и сплевывал в воду. — Не нужно стрелять напропалую в толпу, а следует выбрать кого-то конкретного и попасть в него. И так выбивать одного за другим.

Они стояли рядом в снежном окопе, винтовки лежали перед ними на бруствере. Они тщательно прицеливались. Всякий раз, когда они нажимали на курок, одна из черных точек переставала кричать.

На обратном пути капитан баркаса Годевинд захватил рабочих, возвращавшихся с ночной смены. Сейчас они уже едут в метро по дороге к дому, чтобы выспаться. Да, сон это самое лучшее, что сейчас могло бы быть.

Годевинд считал. Он дошел до шести, как вдруг одна из фигур приблизилась к снежному окопу настолько близко, что он мог разглядеть белки глаз. Годевинд отцепил ручную гранату и бросил солдату под ноги. Она разорвала его в клочья.

— Это был номер семь.

Атакующая группа солдат остановилась, один за другим они падали в снег. Угрожающие крики перешли в стенания и вой.

Как приятно было ощущать в руках нагревшееся железо. Оно было таким же горячим, как кафельная печка в материнском доме.

— Сейчас самое время закурить сигарету, — сказал Годевинд.

Хотя Роберт Розен и не притрагивался к дьявольскому напитку, его все равно вытошнило. Опустошенный, сидел он на снегу и удивлялся тому, как удалось отразить атаку без всяких на то усилий и как это все быстро закончилось. Утренняя заря проливала свой свет на заснеженное поле и на кочки, находившиеся в разных его концах. Некоторые из этих кочек шевелились, другие карабкались по склону, с которого совсем недавно скатывались с криком. Раненые ползли, опираясь на все четыре конечности, сопровождаемые криками боли тех, кто уже больше не мог даже ползти. Странный звук, похожий на жалобный вой, висел в воздухе, как будто жужжал пчелиный рой учителя Коссака. Но это мог быть также и шум, издаваемый молотилкой, когда на господских полях убирают рожь.

Годевинд посмотрел в бинокль. То, что он увидел, представилось ему сюжетом одной из старинных картин. Многие битвы велись на снегу, в том числе и зимнее сражение при Пройсиш-Эйлау. [39]

Над всей этой картиной вставало из снега красное солнце, пропитывая местность кровавым цветом. Выстрелов больше не было, утренний покой нарушали лишь крики раненых.

Появился лейтенант и сообщил:

— У нас потерь нет, зато перед нами лежат сотни убитых и раненых русских солдат.

— Они, как большие кочки, нарытые кротами, — подумал Роберт Розен. — Когда выпадет новый снег, эти темные очертания исчезнут.

В деревне горели пять домов. Роберт Розен надеялся, что снаряды не попали в ротную канцелярию, где лежали мешки с письмами и отпускные бланки. Он вспомнил вдруг также и о старушках, которые выстирали ему белье.

Вальтер Пуш, располагавшийся в соседнем окопе, ползком добрался до них, доставив сигареты, после чего мир для Годевинда вновь просветлел. Они заставили закурить и Роберта Розена. После такой мясорубки он должен был хоть чем-то заняться.

Они сидели втроем в снежном окопе, курили и выражали вслух желание, чтобы пришел санитар со своей «Лейкой» и запечатлел этот натюрморт.

— Кто-то должен пойти туда и освободить их от страданий, — предложил Вальтер Пуш и показал на нейтральную полосу, где все еще не прекращался ужасающий вой. Он стал считать кочки, нарытые кротами, дошел до ста пяти, до цифры, которая ему нужна была для письма, адресованного Ильзе.

— Я лично убил пять большевиков, — с гордостью напишет он в Мюнстер.

Они завтракали, укрывшись за снежным бруствером. Для этого у них имелся котелок с кофе, вдоволь хлеба и еще плавленый сыр.

— Из-за этого крика невозможно спокойно поесть, — пожаловался Годевинд.

Подошел Раймерс с бутылкой и сказал, что ожидается вторая волна.

То есть «Блом и Фосс», вторая смена.

Им надлежало пополнить боезапас и оставаться в готовности. Кто заснет, тот замерзнет.