Читаем Отечество без отцов полностью

Дневник Роберта Розена, август 41-го года

Мы шагаем по городу, который выглядит еще довольно сносно. На городской окраине отыскиваем себе пристанище в одном из домов, где живут хозяин с женой и тринадцатилетней дочерью. Кухня имеет дощатый пол, в комнате чистые постели, прекрасные картины, большое зеркало, как у нас дома. Мужчина показывает нам картины, которые он сам нарисовал. Он хочет продать мне «Березовую рощу». Конечно, если бы я завтра отбывал в отпуск, то, пожалуй, взял бы с собой картину, но как я смогу таскать всю войну эту «Березовую рощу»? Хозяева предоставляют в наше распоряжение свои кровати. Я не хочу заносить туда вшей, но ничего не поделаешь, нас заставляют ночевать в этих кроватях. Предварительно я устраиваю строевой смотр своим вшам и теряю дар речи после того, как выгребаю из свитера целых тридцать штук.

Утром мы видим, как какая-то молодая женщина прохаживается вокруг дома. Когда Годевинд выходит к двери, она хватает его за рукав, показывает пальцем на наш дом и шепчет: «Евреи… евреи». Годевинд посылает ее ко всем чертям. Даже наш сослуживец Пуш, который терпеть не может евреев, находит этих людей порядочными. Когда мы прощаемся, еврейка дает нам в дорогу немного хлеба. Мы дарим хозяйской дочке одну рейхсмарку.

Сегодня днем в нашу комнату зашла женщина, которая спит в другом конце принадлежащего ей дома, чтобы удостовериться в наличии своих коробок и чемоданов. Она подняла ужасный крик, так как исчезло ее белье. Вновь все было отнесено на счет немецких солдат, но зачем нам ее белье? Беженцы, которые здесь скитаются, также не стесняются грабить. Несмотря на то что наши патрули делают обход, ищут и привлекают грабителей к принудительным работам, проку от этого бывает мало.

Молодая женщина, в чьем доме мы спим на полу, родила два дня назад младенца. Но она уже вновь на ногах. Хозяйка рада бы приготовить нам ужин, но у нее нет даже картошки. Ночью ребенок плачет.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза