И в самую темную ночь все озарялось ужасным образом от бесчисленных костров и пожаров, которые возникали в городах и селах, до той поры еще не разоренных. Всюду, куда хватало взора: перед собой, сзади, сбоку — везде полыхали пожары.
Свыше тысячи километров прошли они пешком, и вот теперь их поход окончательно застопорился в глубоком снегу. Они строили блиндажи среди гор снега, укрепляли их бревнами, которые добывали при разборке хлевов, принадлежавших деревенским жителям. Почтовый автомобиль больше не приходил, вообще больше ничего не возникало, кроме снега, который забивался через щели в блиндаже и проникал в сапоги и обмундирование. Однотонная белизна прерывалась клубами дыма далеких пожаров, ночами их заменяли огни на горизонте. Грохот орудий, исходивший с востока, раздавался теперь на севере и юге.
— Если мы его услышим еще и с запада, то это будет означать, что нас полностью окружили, — констатировал Годевинд.
Сводка вермахта обнаружила нового врага — «генерала Мороза». Он был виноват в том, что ушло время побед.
— Природа повернулась к нам спиною, — говорили высокие господа в штабах.
— С природой воевать не следует, — глубокомысленно изрек Годевинд. — С ней никогда не совладать.
Им встретились танкисты, у которых не было танков. Годевинд узнал, что их боевые машины завязли в снегу под Москвой. Топливо больше не желало поступать в двигатели, поэтому те и не запускались, танковые орудия также отказывали при стрельбе. Для маскировки они обернули белые полотенца вокруг своих танкистских шлемов, руки обмотали кусками нижнего белья.
Как-то ночью солдаты получили приказ овладеть с рассветом одной из деревень. Отчего часть домов загорелась в утренних сумерках, сказать никто не мог. Приказа поджигать дома никто не отдавал, но в любой, даже не самой крупной, воинской части всегда находились любители поиграть с огнем. Одного факельщика было достаточно, чтобы запалилась вся деревня. Клубы дыма прикрывали их отход, они заслоняли видимость самолетам, которые пробивались с восходом солнца сквозь снежную пургу и носились вдоль автомагистрали. Командование теперь принял лейтенант Хаммерштайн, после того, как капитан отправился вперед на рекогносцировку в поисках нового ночлега. Невероятно, но его автомобиль удалось завести при температуре минус тридцать градусов, и он добрался сквозь пелену снега до автомагистрали. Санитары раздавали всем мазь, приготовленную на основе рыбьего жира. Каждую четверть часа они устраивали привал, растирали лицо снегом, главным образом кончик носа и уши.
— Теперь каждый знает, что немцев можно одолеть, и вермахту об этом тоже известно, — заявил Годевинд пополудни.
Лейтенант Хаммерштайн, видимо, это слышал, но вида не подал.
К середине дня, после того, как они прошли значительный отрезок пути в сторону грохочущих пушек, дал знать о себе голод. Поскольку кухня еще раньше отправилась в дорогу вместе с капитаном, чтобы сварить суп в безопасном месте, то им ничего не оставалось, как искать пропитание в домах одной из деревень, где сразу было не понять, есть в ней люди или нет. Перепуганные обитатели погасили свои печи, чтобы дым из труб не мог их выдать, и лежали в постелях, укрывшись всем, что могло их согреть. Хаммерштайн объяснил им, что немецких солдат бояться не следует, тем просто необходимо перекусить. Черствый хлеб и горшок с медом были единственным провиантом, который им удалось обнаружить. Они могли бы сварить картошку, но на это не было времени. Развести огонь, натаскать снега, чтобы потом растопить его, затем еще полчаса варить картошку — это привело бы к тому, что за столь долгое время в деревне появились бы уже сибиряки. Роберт Розен засунул в карман пару сырых картофелин, чтобы съесть их по дороге, как яблоки.
После того, как они отправились в дальнейший путь, несколько домов загорелись. И вновь на это не было никакого приказа, все произошло лишь потому, что среди них нашелся любитель поиграть с огнем. Годевинд шел и размышлял, почему армия ведет себя при отступлении иначе, чем во время своего продвижения. Он пришел к выводу, что победители оказываются более великодушными.