Отечество. Дым. Эмиграция. Книга 1. Русские поэты и писатели вне России

В Париже возглавлял газету «Возрождение» и вел рубрику «Дневник политика». Немец по происхождению, он обладал типичным русским духом и был чем-то похож на Герцена и Хомякова. Страстный, неутомимый борец. Струве прожил 74 года. Из трех его сыновей наиболее известен Глеб (1898–1985). Переводчик, сыграл огромную роль в развитии славистики в США. А другой сын, Никита, остался в Париже и возглавлял крупнейшее издательство «ИМКА-пресс», которое издавало русских авторов.

Лев Исаакович Шестов (по-еврейски Иегуда Лейб Шварцман, 1866, Киев – 1938, Париж). Философ, родившийся из собственной личности в семье купца-миллионера. И, естественно, разрыв с отцом. «Трагизм из жизни не изгоняют никакие общественные переустройства, и, по-видимому, настало время не отрицать страдания, как некую фиктивную действительность, а принять их, признать и, может быть, понять».

В 1920 году эмигрировавший из России Лев Шестов с семьей осел в Париже, а потом в предместье. Жил уединенно. Преподавал в Институте славяноведения при Парижском университете. Умер от болезни.

В своем творчестве Шестов занимался великими людьми – Шекспиром, Паскалем, Ницше, Достоевским. Главная тема – трагизм индивидуального человеческого существования. Как философ-экзистенциалист Лев Шестов предлагал не бежать и не закрывать глаза на трагедию, а занять твердую стоическую позицию перед лицом смерти, и тогда, как он считал, может что-то открыться… «Мы не слепые, которых насмешливая или бессильная судьба загнала в лес и оставила без проводников, а существа, сквозь мрак и страдания идущие к свету».

Снова парадокс: абсурд жизни и все же надежда на свет.

«Никакая гармония, никакие идеи, никакая любовь или прощение, словом, ничто из того, что от древнейших времен придумывали мудрецы, не может оправдать бессмыслицу и нелепость в судьбе отдельного человека», – писал Шестов. И в то же время он же: перед лицом смерти… – «последняя тайна». «Золотая безмерность», как однажды выразился философ.

Христианский мыслитель и философ Георгий Петрович Федотов (1886, Саратов – 1851, Бэкон, штат Нью-Джерси, США).

В 20-е годы две книги – «Абеляр» и «Об утопии Данте», одна вышла, другая нет по цензурным соображениям. И Федотов понял: надо уезжать. В 1925 году под предлогом работы в иностранных библиотеках покинул Советский Союз. И навсегда. Во время Второй мировой войны перебрался в США. Выпустил много интересных работ: «Загадка России», «Запад и СССР», «Россия и свобода», «Судьба империй» и т. д.

Свою статью «Россия и свобода» (Нью-Йорк, 1945) Федотов начал словами: «Сейчас нет мучительнее вопроса, чем вопрос о свободе в России…». Если предположить, что эта федотовская статья появилась в СССР, то легко себе представить, как бы недоумевал народ-победитель, который за годы правления коммунистов забыл, что такое свободный человек и свободное общество, о чем и писал Федотов:

«…Вглядимся в черты советского человека, конечно, того, который строит жизнь, не смят под ногами, на дне колхозов и фабрик, в черте концлагерей. Он очень крепок, физически и душевно очень целен и прост, живет по указке и по заданию, не любит думать и сомневаться, ценит практический опыт и знания. Он предан власти, которая подняла его из грязи и сделала ответственным хозяином над жизнью сограждан. Он очень честолюбив и довольно черств к страданиям ближнего – необходимое условие советской карьеры. Но он готов заморить себя за работой, и его высшее честолюбие – отдать свою жизнь за коллектив, партию или Родину, смотря по временам. Не узнаем ли мы во всем этом служилого человека XVI века? (не XVII, когда уже начинается декаданс). Напрашиваются и другие исторические аналогии: служака времен Николая I, но без гуманности христианского и европейского воспитания; сподвижник Петра, но без фанатического западничества, без национального самоотречения. Он ближе к москвичу своим гордым национальным сознанием: его страна единственно православная, единственно социалистическая – первая в мире; третий Рим. Он с презрением смотрит на остальной, т. е. западный мир; не знает его, не любит и боится его. И, как встарь, душа его открыта Востоку. Многочисленные “орды”, впервые приобщающиеся к цивилизации, вливаются в ряды русского культурного слоя, вторично ори-ентализируя его…»

Прочитав эту выдержку из статьи Федотова, старшее поколение мгновенно вспомнит всё: и «на буржуев смотрим свысока…», и «я другой такой страны не знаю…», и, конечно, «кипучую, могучую, никем не победимую…». Да, был такой подлинный угар патриотизма и влюбленности в советскую власть (пропаганда недаром ела хлеб).

* * *

Все перечисленные философы и мыслители спаслись. А многие, кого не выслали и которые не решились на отъезд по тем или иным причинам, получили, как говорится, сполна. Испили горькую чашу страданий, многие из них погибли в советских концлагерях.

Василий Васильевич Розанов умер в 1919 году в крайней степени нужды. По умирающему Розанову (немного не дожил до 63 лет) отходную прочитал отец Павел Флоренский.