Отечество. Дым. Эмиграция. Книга 1. Русские поэты и писатели вне России

Историк Глеб Струве отводил Берлину с конца 1920 до начала 1924 года роль второй после Парижа, притом литературной столицы русского зарубежья. Не надо забывать и то обстоятельство, что Германия до 1924 года была одной из немногих стран, признавших Советскую Россию, именно туда из Петербурга и Москвы приезжали писатели, художники, журналисты. И происходило как бы живое общение между двумя половинами русской культуры. Необычная интенсивность этого диалога – вот что отличало «русский Берлин» от «русского Парижа», «русской Праги», «русского Харбина» и других столиц межвоенной эмиграции (Вадим Чудов. «Эхо планеты», 1-1993).

На главной улице Курфюрстендамм была громко слышна русская речь, и «русский дух» витал над четырьмя районами Берлина – Шарлоттенбург, Тиргартен, Вильмерсдорф и Шенеберг.

В 20-х годах, вспоминал Андрей Белый, в этих районах встречались адвокат из Москвы и литературовед из Петрограда, генерал Петр Краснов и бывший министр Виктор Чернов. Заслышав немецкую речь, «шарлоттенградцы» испытывали шок: как? Немцы? Что им нужно в «нашем городе»? Одно дело – Бердяев и Борис Зайцев, Пильняк и Пастернак, Маяковский – это нормально. А немцы?!.

В Берлине давал симфонические концерты Игорь Стравинский, пел Федор Шаляпин, играл в театрах и снимался на киностудиях Михаил Чехов… Деятели культуры регулярно собирались в Доме искусств на Курфюрштрассе, где велись дискуссии о новых течениях в искусстве: Сергей Рафалович докладывал о футуризме, Сергей Шаршун – о дадаизме, Эль Лисицкий – о конструктивизме, Таиров – о своем Камерном театре, Бердяев – о Достоевском и т. д. Дискуссии вращались главным образом вокруг темы: возможно ли развитие русского искусства вне России?..

Литераторы облюбовали кафе «Леон» и «Прагер диле», там встречались Бунин и Андрей Белый, Максим Горький и Алексей Толстой, Эренбург и Николай Минский, Цветаева и Лев Шестов… В Берлине начинал свою литературную карьеру Владимир Набоков, после того, как рухнула финансовая: он три часа проработал в одном немецком банке, откуда был уволен, поскольку не пожелал сменить английский свитер на принятый в германской столице строгий костюм… Алексей Ремизов, живший одно время в германской столице, не уставал удивляться по субботам и воскресеньям колокольному звону, теряясь, где он находится – «ли ты в Москве, ли ты в Берлине». А Набоков находил прелесть нового местонахождения: «…Нежен и туманен Берлин, в апреле, под вечер».

Но хватит отвлечений. Именно в Берлине зародилась удивительная дружба-любовь между Рильке, Пастернаком и Цветаевой. Трио поэтов обменивалось письмами, признаниями и стихами. Марина Цветаева с присущей ей экспрессией признавалась: «Я не живу на своих устах, и тот, кто меня целует, минует меня». Иначе – есть телесное и есть нечто высшее.

Илья Эренбург советовал всем мужчинам, интересующимся порнографическими изданиями: «Надо уметь купить, не краснея». Но сам не переставал удивляться обилию в Берлине геев и лесбиянок: «Проститутка, скромно зазывающая на Егерштрассе прохожего, начинает казаться образцом добродетели. Пожалуй, среди кафе, где женщины любят женщин, а мужчины мужчин, просто-напросто самая обыкновенная традиционная проститутка. Ведь это же – идиллия!» Самое время вспомнить популярную песню «Черная моль»: «Я дочь камергера», – вынужденная продавать свое тело… Тогда многим эмигрантам казалось, что Запад – это сплошной порок и растление. Виктор Шкловский писал: «Я чувствую себя на берлинском асфальте как корова на льду… Горька, как пыль карбида, берлинская тоска…»

Не выдержав тяжести эмиграции, вернулись на родину Алексей Толстой, Шкловский, Эренбург, Пильняк и другие. А кто-то из Берлина отправился на другие чужбины – в Чехословакию, во Францию, в США.

Всем под ярмо подставить выю
И жить в изгнании, в тоске,
А я с собой мою Россию
В дорожном уношу мешке… —

так писал Владислав Ходасевич. Берлин стал для него первым пристанищем в эмиграции (если не считать житье на Капри на вилле Горького).

Владислав Ходасевич и Нина Берберова приехали в Берлин 30 июня 1922 года и жили в пансионате. Среди постояльцев – Андрей Белый. Рядом комната вице-губернаторши. Она ходила в глубоком трауре не то по государю императору, не то по Распутину. В первый же день она спросила Берберову: что такое Пролеткульт, училась ли в Пролеткульте, кончила ли Пролеткульт, собиралась ли ехать обратно и держать экзамены в комсомол?.. Уже по этим вопросам ясно, что старые эмигранты с трудом себе представляли, что происходит в новой России.