Старец, видя меня в таком положении, говорил: "Чадо доброе! Очисти свое сердце, смири свои помышления, возлюби смирение Христово, гнушайся гордости и внимай себе." Когда он говорил это, я гневался, огорчался и смущался. Слова его казались мне разожженными стрелами, снедающим меня смрадом. Помысл внутренно не переставал смущать меня, говоря: "Уйди из келии старца, а если можно и из скита. Смотря на этого старца, не сможешь спастись." Я говорил сам себе: "За что терплю такие страдания? В мире я не впал ни в блуд, ни в прелюбодеяние, ни в воровство, ни в убийство." Помысл, или, правильнее, бес, говорил мне: "Ты страдаешь по справедливости: ты оскорбил отца, мать, сродников и друзей, оставил святых отцов, пришел иночествовать к этому обманщику, порочной нравственности, немилосердному и дерзкому." Бес внушал мне это и находил меня готовым к принятию скверных и злых помыслов. Будучи погребен во тьме, я думал, что хожу в свете, будучи сатаной, почитал себя монахом и, вместо того чтобы осуждать и хулить себя, осуждал раба Божия. Когда я находился в такой буре от смущения помыслов, отец мой известил меня письмом, что мать моя умирает. Приди, писал он, повидаться с ней, прежде чем она умрет. Прочитав письмо, я сказал отцу Петру: "Я ухожу, мне необходимо повидаться с матерью." Брат пошел и сказал об этом старцу. Старец, придя ко мне, начал говорить: "Чадо доброе! Пребывай здесь с терпением, ради Бога, оставя пристрастие к отцу и матери: мы имеем в Боге Отца и Мать, Промысл Его устроит и нам, и родителям твоим полезное. Если же ты не послушаешь меня и пойдешь, то родителям не принесешь никакой пользы, а себе повредишь. Впоследствии будешь раскаиваться в своем поступке, но будет поздно. Впрочем, отступление твое накажет тебя."