Отель «Дача»

Он кивнул и ушел. Появился он час спустя. На парковку доставили арендованную машину – на ней он уедет завтра. Он все методично подготовил, ничего не оставив на волю случая.

Вечер только начинался, когда он пришел за мной к стойке.

– Шарль ждет нас. Пойдем?

В голосе его слышалась мольба. Не говоря ни слова, я взяла протянутую им руку. В служебном проходе мы покосились на дровяной сарай: вечер, когда мы пришли туда в первый раз после его приезда, был, по моим ощущениям, в сотнях световых лет от сегодняшнего. Сколько открытий, волнений, счастливых минут было у нас с тех пор! Василий слабо улыбнулся. Шарли встретил нас как ни в чем не бывало, но его обеспокоенный взгляд то и дело останавливается на мне. Он подал нам ужин на столик Джо, как в первые вечера, и тоже что-то поклевал вместе с нами, прихлебывая ванту. Мы все старались говорить только о всякой ерунде. Как назло, клиенты будто сговорились и вызывали меня к стойке каждые пятнадцать минут. И чем чаще я отлучалась, тем больше теряла самообладание.

– Какая-то проблема? – спросил Василий, когда я вернулась в сто первый раз.

Мою озабоченность нельзя было не заметить. Я больше не могла притворяться. Я не села на место, потому что чувствовала, как он смотрит на меня, зовет, а я не могу ответить на его призыв. Это было слишком тяжело.

– Я возвращаюсь на маслобойню, – объявила я. – Ты сможешь выключить всюду свет и включить ночник? Я оставлю телефон, но вряд ли тебя потревожат, до конца смены полчаса, почти все клиенты уже в номерах, а у тех, кто еще в ресторане, есть свои ключи, я проверяла.

Я едва не швырнула телефон на стол. Василий встал, подошел ко мне, я инстинктивно отступила на шаг, сражаясь со слезами. Я избегала смотреть на него, а он пытался поймать мой взгляд.

– Эрмина? – позвал Шарли.

– Все в порядке, все хорошо. Не волнуйся за меня. Завтра поговорим, не думаю, что я пробуду у нотариуса долго. Полагаю, все закончится быстро. Так, во всяком случае, планируется. Спокойной ночи.

Я убежала.

Я летела по двору, ничего не видя вокруг, словно фонтан и деревья, на которых еще висели последние гирлянды лампочек, неожиданно исчезли. Я добралась до маслобойни запыхавшись, окончательно разбитая. Я устала. Неужели я не заслужила, чтобы меня любили без всяких условий, бросаний, расставаний? Неужели я не заслужила жизни без постоянного ощущения пустоты в сердце? Без всегдашнего одиночества, без страха, что вот-вот от меня кто-то уйдет? Боль была со мной все время. Я никогда не оправлюсь от самой первой утраты, когда меня бросила мама. Мы с той девочкой всегда будем бояться, всегда будем дрожать. И ничего с этим не сделать. Как только кто-то уходил из моей жизни, прошлое всплывало на поверхность, захлестывало меня, я тонула в нем. Я никогда не излечусь от поступка своей матери. Если даже ей я была не нужна, как я могу рассчитывать, что буду нужна кому-нибудь другому? Но все равно я продолжу бороться, собирая последние силы, чтобы меня больше не бросали, пусть это все зря, бесполезно, напрасно. Моя погоня за любовью никогда не прекратится. А боль не утихнет.

– Эрмина…

Я вздрогнула, услышав за спиной голос Василия. Обернулась и увидела, что он дошел за мной до маслобойни. Он был в смятении, такой же потерянный, как и я. Мы стояли, уставившись друг на друга, как мне показалось, целую вечность. Дыхание мое ускорилось, печаль душила меня. Я побежала к нему и бросилась в его объятия. Я удерживала его изо всех сил, чтобы он не исчез, я обнимала его за шею, гладила по волосам, вдыхала его запах, я буквально прилипла к нему, чтобы раствориться в нем, чтобы он забрал меня с собой, чтобы больше не быть одной.

– Не уезжай, пожалуйста, не уезжай.

Василий еще крепче обнял меня, его тело словно накрыло мое, отвечая на мой призыв. Потом он слегка меня отодвинул, обхватил ладонями мое лицо и впился в меня глазами. У него был взгляд сломленного человека, измученного грустью и виной.

– Если я останусь, Эрмина, мои демоны снова оживут, мои призраки будут терзать нас и принесут тебе больше страданий, чем счастья. Конечно, я мог бы обратиться к Самюэлю, потребовать отдать мне мою жизнь обратно, и, я его знаю, он бы в конце концов согласился, но две недели не в состоянии волшебным образом стереть двадцать лет гнева, тоски, непонимания.

Я попыталась высвободиться, он мне не позволил, его рука крепко придерживала меня за талию.

– Я не отпущу тебя. Ты не можешь требовать от меня подписи под смертным приговором для нас обоих.

Он притянул меня еще ближе:

– Эрмина, сейчас я не могу тебя любить так, как того хочу, но позволь мне подарить тебе «Дачу», как отец подарил ее матери.

– Твой отец не бросал твою мать. Он не мог жить без нее. Не сравнивай себя с ним, ведь ты собираешься меня бросить.

– Прошу тебя… для меня, ради моего выживания, ради нас… Ради нас, умоляю тебя.

– Как тебе могло прийти в голову, что твой отъезд – правильный, хороший для нас выход?

Он снова посмотрел мне в глаза, но сейчас в его взгляде не было сомнения.