Отель «Гонолулу»

Судя по треску и щелчкам, Бадди говорил по мобильнику, поднимаясь в горку по крутой дорожке — там всегда связь нарушалась.

Лайонберг покачал головой. Очень скоро — гораздо раньше, чем желал бы того Лайонберг, — Бадди подъехал к воротам на своем «БМВ», все время нажимая на гудок, разыгрывая нетерпение. Он продолжал радостно гудеть и после того, как Лайонберг открыл ворота.

На заднем сиденье сидела набивная игрушка — собака размером с человека, разинувшая пасть в идиотской усмешке.

Поймав взгляд Лайонберга, Бадди пояснил:

— Вилли Койот.

— Прекрасно, — буркнул Лайонберг, понятия не имея, о чем идет речь.

— Ну и где она?

Бадди остался сидеть в машине: на шее у него висела золотая цепочка с зубом акулы и обручальным кольцом Стеллы, солнечные очки-консервы он вздернул на лоб, футболку пересекала надпись «Спасатели». С каждым разом он становился все толще. В одной руке он держал мобильный телефон, в другой — батончик «Марса», дурачился, говорил в батончик, словно в трубку, прикидывался, будто кусает телефон, гримасничал, а потом запихнул в рот сразу полбатончика, продолжая с полным ртом выкрикивать что-то неразборчивое.

— С утра я ее не видел. — Услышав собственный дрожащий голос, Лайонберг понял, что не просто огорчен разлукой: он страшился ее, словно ампутации.

Проглотив полуразжеванный шоколад, Бадди выкрикнул:

— Веселей, Рейн!

Лайонберг никогда бы в жизни не позволил себе так орать, он вздрагивал при каждом новом вопле, но девушка ответила не менее громко:

— И-ду! — и секунду спустя появилась на пороге, запыхавшаяся, улыбающаяся, с маленькой своей сумкой в руках, до боли красивая. Двадцать шесть лет, напомнил себе Лайонберг, но эти цифры ничего не объясняли.

— Привет, дядюшка!

— Пора на самолет, крошка!

— Не опоздайте! — внес свою лепту Лайонберг.

— Да нет, он только ночью будет, этот, красный, — сказала Рейн. — Нужно еще подарки купить.

— Пообедаем в городе, — сообщил Бадди. Как всегда, когда речь заходила о еде, в голосе его звучало вожделение.

— Спасибо за все, — поблагодарила Рейн, садясь в машину.

— Эй, Рой-бой, сделай хоть вид, будто огорчен, — сказал Бадди, расхохотался и задним ходом выехал из ворот на дорогу.

Лайонберг замер на месте, лишившись дара речи. Расставаясь с Рейн, он хотел оставить ей какое-то воспоминание, подарок, хотя бы прощальный поцелуй, он и представить себе не мог, что все произойдет так стремительно. Он продолжал улыбаться, пока машина не исчезла из виду, потом остался стоять, напряженно прислушиваясь. Шум удалявшегося автомобиля словно был последним приветом от Рейн, последним вздохом, а дальше — молчание.

Он закрыл ворота. Колени подгибались. Счастье — где оно? Над головой проплывала большая туча, и, как всегда, сгусток солнечного света следовал за ней по пятам. Лайонберг подошел к меньшему из своих телескопов и успел разглядеть автомобиль, который уже сворачивал к заливу Ваймеа. На мгновение он повеселел, подметив игру солнечного света на лобовом стекле.

Он стоял один посреди опустевшего дома, прислушиваясь к звуку ее шагов, недоумевая, почему ничего не слышит. Потом прошел в гостевую комнату, потянул носом, пытаясь уловить ее запах.

— Это не секс, — повторил он ее голосом и вновь ощутил возбуждение. В ванной еще держалась влажность, аромат ее присутствия. Вернувшись, он сорвал с постели верхнюю простыню, точно покрывало с призрака. Постель была теплой, она еще пахла Рейн. Лайонберг повсюду искал ускользавшие приметы: на подушке, на полотенце, длинный волос в раковине — и принюхивался, точно пес. Потом опустился на кровать, где она спала, говоря себе, что он — дикарь и хотел бы заполучить фетиш, прядь ее волос, перышко из ее крыла, обрывок нижнего белья. Он хотел вернуть ее. «Любовь — девчонка?» — спрашивал он себя.

В тот вечер он ел один, переворачивая страницы редкой книги, которая всегда доставляла ему удовольствие, — Тома Жанвьер, «В Саргассовом море»[53]. На сей раз книга ему наскучила, казалась лживой, он самого себя презирал за то, что прежде покупался на эту фальшивку.

После ужина Лайонберг заснул прямо в кресле, а когда поднялся и перешел в постель, уснуть уже не мог. Он знал, что не дает ему покоя: светящиеся часы у изголовья подсказывали, что ее самолет вот-вот поднимется в воздух.

Лайонберг позвонил в аэропорт, мечтая услышать хоть что-то, связанное с Рейн, хотя бы — расписание рейсов. «Вылет задерживается», — ответил ему мужской голос, симулируя усердие и деловитость. Вылет состоится после полуночи.

Лайонберг поспешно оделся и выскочил из дому, включив только одну охранную сигнализацию, а не обе, зацепил крылом забор у ворот — на черном крыле автомобиля, с которого он снял фирменный знак и надпись «Лексус», несомненно, останется царапина. Плевать на ободранную краску — он гордился шрамом на боку своего автомобиля, он приносил жертву.