Читаем Отель «Гонолулу» полностью

Он позаботился о своем сокровище, сделал завещание, но люди всегда поступают по-своему. Со временем вопреки его последней воле все это распродадут, расточат, растащат.

Все эти вещи заслуживают разве что беглого взгляда — не более того, что уделила им она.

Сигара рассыпалась искрами, раскрошилась — Лайонберг, злорадно смеясь, вдавил ее в белое блюдце из жадеита, втер табачную пыль в изысканную резьбу. Дым поднялся вверх, словно над кадильницей. Лайонберг снял со стены рисунок пешеходного мостика работы Матисса, вскрыл картонную подкладку, вынул бумагу, положил ее на стол, придерживая распластанной левой ладонью, а правой принялся дешевым ластиком стирать линии, из которых состояла центральная секция моста, оставляя на нем отпечаток своей воли, делая мостик непригодным для пешеходов. Он был неистово счастлив, на грани безумия, он отчаянно цеплялся за свое счастье, чувствуя, как оно ускользает и остается лишь печаль.

54. Слово по тройной цене

Благоговейно склонив голову, смуглый туземец выкладывал перед собой какие-то атрибуты своего культа. Шаман, готовящийся поведать будущее или истолковать прошлое. Он сидел на корточках под истрепанной ветром листвой низко склонившихся пальм, в самом укромном, заросшем травой уголке нашего сада — островитянин на краю лесного пруда. Луч солнца, отражаясь от воды, блестел на темной коже его живота. Гаваец навис над квадратной доской, покрытой каким-то таинственным узором, напоминающим мандалы, какие встречаются на островах Океании.

Я тихо подошел, боясь помешать ритуалу, но оказалось, что это всего-навсего раздевшийся до пояса Кеола и склоняется он над игровой доской. Пи-Ви подскочил сзади и спросил:

— Хочешь сыграть?

В перерыве между сменами они устроились поиграть в скрэббл в дальнем углу у закрытого на ночь бассейна. Во всем местах, где мне доводилось жить, в скрэббл играли по-разному, приспосабливая игру к местному наречию и уровню культуры, допуская какие-то слова и исключая другие, меняя условия. В одной компании скрэббл превращался в шумное развлечение, в другой становился интеллектуальным времяпрепровождением. Игра в скрэббл — зеркало общества. Известен случай, когда жители Тробрианских островов превратили крикет в некую форму разгула — своеобразная адаптация чужого культурного явления к местному укладу, явление, которое антропологи называют синкретизмом. Со скрэбблом это происходит точно так же, как с крикетом и христианством.

— Одна беда: Пи-Ви много часов думать над слово, — пожаловался Кеола, и это встревожило меня, поскольку медлительней Кеолы в гостинице работника не было.

Марлин подошла к нам, покачивая головой. Она услышала Кеолу и, очевидно, была с ним согласна.

— Можно ускорить игру, — сказал я и предложил назначить каждому игроку ровно две минуты на ход: если время истекает, очередь переходит к следующему. Таким образом игра пойдет быстрее и станет интереснее.

Идея пришлась им по душе. Мне протянули носок, в котором лежали буквы, и велели вытянуть одну — как жребий, кому ходить первым. Я вытянул букву «М», от которой проку было мало, и передал носок Пи-Ви, посмеиваясь про себя: надо же, меня приняли в игру! Они знали, что в прежней жизни я был писателем — «Он написал книгу», — все еще твердил Бадди Хамстра, — но нисколько не устрашились сесть со мной за скрэббл.

— Может быть, дать вам фору?

— У нас есть фора, — откликнулся Кеола, — ты же малихини.

Малихини — это новичок. Семь лет прошло с тех пор, как я попал на Гавайи и стал управляющим гостиницы. Неужели я все еще новичок? Но чем дольше я жил здесь, тем отчетливее понимал, что в самом низу общества находятся наиболее древние обитатели этой земли. Как индейцы на Манхэттене, гавайцы тут не имели никаких богатств, сделались почти бездомными, но гордились своей исконностью даже перед миссионерскими семействами. Словно обнищавшие аристократы, расставшиеся и со стадами, и с землей, и с фамильным серебром, обносившиеся, побитые жизнью, они все еще цепко держались за свои титулы. Любой акт общения сопровождался сложнейшим церемониалом, поскольку им необходимо было оберегать свою честь.

— Буду стараться.

Первый ход сделала Марлин, выложив посреди доски слово «пеш».

— Сокращения разрешаются? — уточнил я.

— На знак писать «пеш. переход». Хаоле поставить такой знак, — отбрила меня Марлин, доставая из носка еще три буквы. Спор окончен.

Зацепившись за ее «п», Пи-Ви сделал «паф», зато Кеола продлил «пеш» и вышла «пешка». Я сделал из нее «спешку», выставив по вертикали «сила». Марлин попрекнула меня, что я зря трачу гласные, и присоседилась к моей «а» — «ама».

— На Гавайях это лодка с уключинами, — пояснила она, не дожидаясь моих возражений.

— Гавайские слова допускаются?

— Мы на Гавайях.

— Их нет в словаре.

Перейти на страницу:

Все книги серии Коллекция XX+I

Похожие книги

Вдребезги
Вдребезги

Первая часть дилогии «Вдребезги» Макса Фалька.От матери Майклу досталось мятежное ирландское сердце, от отца – немецкая педантичность. Ему всего двадцать, и у него есть мечта: вырваться из своей нищей жизни, чтобы стать каскадером. Но пока он вынужден работать в отцовской автомастерской, чтобы накопить денег.Случайное знакомство с Джеймсом позволяет Майклу наяву увидеть тот мир, в который он стремится, – мир роскоши и богатства. Джеймс обладает всем тем, чего лишен Майкл: он красив, богат, эрудирован, учится в престижном колледже.Начав знакомство с драки из-за девушки, они становятся приятелями. Общение перерастает в дружбу.Но дорога к мечте непредсказуема: смогут ли они избежать катастрофы?«Остро, как стекло. Натянуто, как струна. Эмоциональная история о безумной любви, которую вы не сможете забыть никогда!» – Полина, @polinaplutakhina

Максим Фальк

Современная русская и зарубежная проза
Дегустатор
Дегустатор

«Это — книга о вине, а потом уже всё остальное: роман про любовь, детектив и прочее» — говорит о своем новом романе востоковед, путешественник и писатель Дмитрий Косырев, создавший за несколько лет литературную легенду под именем «Мастер Чэнь».«Дегустатор» — первый роман «самого иностранного российского автора», действие которого происходит в наши дни, и это первая книга Мастера Чэня, события которой разворачиваются в Европе и России. В одном только Косырев остается верен себе: доскональное изучение всего, о чем он пишет.В старинном замке Германии отравлен винный дегустатор. Его коллега — винный аналитик Сергей Рокотов — оказывается вовлеченным в расследование этого немыслимого убийства. Что это: старинное проклятье или попытка срывов важных политических переговоров? Найти разгадку для Рокотова, в биографии которого и так немало тайн, — не только дело чести, но и вопрос личного характера…

Мастер Чэнь

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза