Отель «Гонолулу»

— Прямо из океана поднимался, — продолжал Флойд Зинда свою повесть о смерче, — крутился, крутился, потом сорвал крышу с того домишки на берегу. А внутри люди сидели!

— Они смеялись — что еще им оставалось делать? — подхватила Клодин Зинда.

— Эд говорит, они были голые.

— Мне так показалось. И мокрые насквозь.

— Как вы узнали, что это смерч? — полюбопытствовал я.

— Нам водитель сказал. Он даже специально остановился. Он назвал его гавайским словом.

— На что это похоже? — допытывался я.

— Просто потрясающе!

— Вы такого в жизни не видели.

Расплывчатые ответы только раздражали. Рядом, посасывая палец, стояла Роз.

— Вы не знакомы с моей дочкой? — спросил я.

Не успел я представить ее гостям, как Роз спросила:

— Можешь купить мне мотоцикл?

— Маленькие девочки не ездят на мотоциклах, — сказала ей Клодин.

— Это просто велосипед с мотором. Все ездят. Даже прав не нужно.

— Посмотрим, — сказал я.

— Потрясно! — буркнула Роз.

— У тебя есть трехколесный велосипед и скейтборд.

— Отстой! — сказала Роз и выплыла из вестибюля.

— Это была моя дочь.

— Нынче дети балованные, — вздохнул Эд.

Наверху Милочка уже переодевалась к ужину — красное платье, ожерелье с Таити, высокие каблуки. Ожерелье она плотно подгоняла под самое горло, точно изысканный ошейник.

— Что это?

— Колье.

— Ради ужина в «Жемчужине»?

— Я хочу хорошо выглядеть. — Обеими руками она расправила на себе платье, потом изогнулась, критически осматривая собственные ноги. Когда женщина наряжается, она словно оценивает себя со стороны, видит себя чужими глазами, совершенно иной, чем прежде. Но я никогда еще не замечал такого выражения на лице моей жены, такого взгляда.

— Где ты была днем?

— Водила Роз в зоопарк.

Пуамана уже сидела внизу, в баре вместе с Калани. И она принарядилась, а раньше не была такой модницей. В платье и в туфлях на высоких каблуках она выглядела не матерью, а старшей сестрой Милочки, на шею повязала шелковый золотистый платочек. Мать и дочь оглядели друг друга с непристойным, нецеломудренным одобрением.

Калани напялил гавайскую рубаху с узором из ананасов.

— Только что купил, — похвастался он. Пощупал шарфик Пуаманы: — Как у той, в киношке «Основной инстинкт», она еще им чувака в постели привязывала. Не то чтобы я хотел подкинуть тебе идею, да-а?

— Ты только что это сделал, да-а, — подхватила Пуамана.

Судя по этим репликам и сопровождавшему их смеху, я заключил, что в баре они просидели довольно долго. Мы отправились в «Жемчужину Вайкики». Ее управляющий, Каниэла Дикштейн, был мне кое-чем обязан.

— Потрясно, — буркнул Калани.

— Киношка была отвратная, — пожаловалась Милочка.

Я отвернулся, притворяясь, будто не моя жена произнесла эти слова.

— Небось сидела там с пакетом попкорна, мочи кранч и здоровенной кружкой шипучки? — поддразнил ее Калани.

Моя жена всегда вела себя в кино именно так.

— Ты бы взял полдюжины пива.

— Ты «Титаник» смотрел? — поддержала разговор Пуамана.

— Где я был, его не показывали, — ответил Калани.

Тут я впервые вмешался в разговор:

— Этот фильм демонстрировали по всему миру.

Пуамана сердито зыркнула на меня, Милочка нахмурилась.

— Ну, я знаю кое-какие местечки, где его не показывали, — возразил Калани. — И вообще, я слыхал — это отстой.

Повисло молчание, и так, в молчании, мы расселись за столиком в ресторане.

— Я Шейна, буду вас обслуживать. Принести вам коктейль, ребята? — Молодая, крепкого сложения девица с материка, с прямым, как у всех выходцев с материка, взглядом.

Мой отель вовсе не представлял собой образец гостеприимства, и опыт у меня был куцый, но все же наши служащие начинали разговор с «алоха», как того требовал Бадди, и никто не подумал бы подавать себя таким вот образом. Но, кажется, только я обратил на это внимание.

— Я того, типа, с десяток уже опрокинул, — откликнулся Калани.

Милочка заказала «Маргариту», Пуамана продолжала пересмеиваться с Калани, который потребовал водку-тоник. Я погрузился в изучение меню.

— Люблю смотреть, как люди едят, — разговорился Калани. — Как пищу пережевывают. И как они смеются — чем громче, тем лучше. Драка — тоже здорово. Особенно когда тетки дерутся. Фантастика. Те женщины, которые в грязи барахтались у Гасси Ламура на Нимице. Это местечко еще открыто?

Я терпеть не могу смотреть, как люди набивают себе рот едой, как они ржут, дерутся, эти открытые рты и ровные ряды зубов.

— Ну конечно, у Гасси открыто, — ответила Пуамана.

— Когда люди ссорятся, они на обезьян смахивают, — сказал я.

— Это мне и нравится, — отозвался Калани, пятерней расчесывая волосы.

И Пуамана расхохоталась снова, а вместе с ней и моя жена.

— Что вам подать? — спросила нас официантка по имени Шейна, ставя на стол напитки и многозначительно помахивая карандашом в воздухе.

— Я бы с удовольствием облизал твою ножку, отсюда и досюда, — вызвался Калани, обозначая «отсюда и досюда» своим склизким языком.

Я испугался, что она подаст жалобу — Дикштейн возложил бы всю ответственность на меня, — но, к моему изумлению, Шейна рассмеялась.

— Жуткий тип! — восхитилась она.

— Бадди то же самое о нем говорит, — подхватила Пуамана.

Калани так и не спрятал свой язык: