Отель «Гонолулу»

Бадди сосал палец, разыгрывая дурачка и клоуна — ему-де ничего об этом не известно. Только я прикинул, какое истолкование психиатр дал бы этому символу — торпеде, подброшенной на супружеское ложе, — как Бадди порадовал меня следующей серией: однажды ночью он хитростью вынудил отца задержаться в городе, а сам пробрался в его постель. В темноте мачеха радостно встретила его, приняв крупного подростка за своего мужа, и лишь когда они перешли к любовной прелюдии, Бадди выдал себя, закричав по-ослиному. Мачеха была настолько ошеломлена и унижена, что не пожаловалась на него, но сумела как-то иначе убедить отца избавиться от проказника.

В отрочестве и ранней юности Бадди постоянно одарял друзей и близких огромными, не поддающимися транспортировке предметами, которые словно замещали самого Бадди: то на раскисшей от дождя лужайке перед домом обнаружится наполовину ушедший в землю гигантский сейф, то в ванне — наковальня, на крыше — мотоцикл, в бассейне — качели. Бадди все раздавался вширь, так что его самого было уже трудно своротить с места. К совершеннолетию он достиг роста в шесть футов и три дюйма, а весил 220 фунтов.

Отец пригласил было сына поработать на киностудии, но не смог выдержать его веселую агрессию, и вскоре Бадди снова отправился в путь. Домой он не вернулся и с отцом никогда больше не встречался, но, когда мать, состарившись, поселилась на Гавайях, он заботился о ней.

В двадцать два года Бадди устроился в Сан-Франциско на торговый пароход и впервые отведал незабываемый вкус тихоокеанских островов. Однако работа моряка нелегка, а Бадди был чересчур ленив, и его часто наказывали. Он мстил, как умел: липкий сыр на крышке люка, сигнал тревоги в предутренний час под дверью старпома и, конечно же, личная печать Бадди — искусственное дерьмо в тумбочках у всех офицеров.

Бадди понимал, чем дело кончится, и ждал этого с нетерпением. Его манили тихоокеанские порты, потрепанные и вконец развращенные войной. В Нумеа его списали на берег за нарушение субординации. Бадди только рассмеялся и принялся учить французский. В Новой Каледонии он одним из первых проник в планы Франции насчет Индокитая — шел 1952 год, и французы набирали туземцев в свою армию. Бадди хозяйничал в баре и содержал любовницу. Он предложил свои услуги ЦРУ. Наступила эпоха преуспеяния.

Перебравшись затем на Таити, Бадди снискал всеобщую любовь, торгуя контрабандным виски, и женился на шестнадцатилетней. ЦРУ разыскало не выполнившего своих обязательств информатора и потребовало деньги назад. Бадди тут же возвратил должок — две тысячи долларов монетками по центу.

Иной раз его розыгрыши, особенно затеянные со зла, ничем не отличались от мести. Бадди много играл в карты, отчаянно и, как правило, удачно. Карты принесли ему отель «Гонолулу», и Бадди сделал это заведение популярным, впервые пригласив на Гавайи таитянских танцовщиц и организовав постоянное шоу на веранде у бассейна. Друзья во главе с Леммо позавидовали Бадди и, чтобы сбить с него спесь, замуровали вход в его офис — попросту заложили дверь кирпичом и закрасили кладку.

Бадди с хохотом пробился сквозь стену. Размашистая шуточка пришлась ему по вкусу. Объявив приятелям войну, он насквозь пронзил телефонным столбом жилище Леммо: столб вошел в окно с одной стороны дома и вышел с другой.

Однажды Бадди послал Пи-Ви на Таити за черным жемчугом. На обратном пути повара задержали в аэропорту: Бадди позвонил в таможню Гонолулу и сообщил, что Пи-Ви — известный вор, специализирующийся на драгоценностях. Он продолжал от избытка чувств подкладывать приятелям свиней и уговаривать толстяков съесть «ленточного червя», выкопанного поутру в саду.

Он затеял издавать журнал для молодежи «Несовершеннолетние Гавайи»: как и таитянские пляски, это предприятие служило предлогом для того, чтобы знакомиться с красивыми и не слишком застенчивыми девушками, однако журнал скоро прогорел. Какое-то время гостиница процветала благодаря поистине дьявольской энергии владельца, но потом на Гавайях начали строиться новые большие отели, и «Гонолулу» оказался уже не в центре, а на окраине Вайкики.

Одной из лучших своих шуток Бадди считал тот розыгрыш, когда на прощальном обеде он притворился, будто истолок вместо перца прах Стеллы, но, конечно, куда более удачной проделкой стало воскресение из мертвых. Многие приятели утверждали, будто заранее догадывались, что Бадди вернется, но, по крайней мере, таким образом он сумел внушить Мизинчику страх божий и сделать ее послушной женой.

38. Ученица

— Это мой друг, — сказал Бадди Мизинчику, кивнув в мою сторону. — Он написал книгу. Иди сюда, ангел, поцелуй его.

Она засмущалась. Глядя на ее никак не отмеченное жизнью лицо, уловив взгляд, которым это странное существо будто впервые озирало мир вокруг себя — озирало без интереса, скорее даже с отвращением, — я понял, почему Бадди называл ее ангелом: неопытная, невинная девочка, почти ребенок, еще не научившаяся тому грубому языку, на котором разговаривает с нами жизнь.