Отель «Гонолулу»

Фотография Бадди закоптилась от пламени свечей, рама покорежилась, но женщины по-прежнему нагромождали на столе перед ней цветы и свечи.

Була позвонил Джиммерсону. Он попытался поделиться с адвокатом своими тревогами, но посреди разговора у него перехватило горло, он всхлипнул раз, другой.

— Вижу, ты очень обеспокоен, — перебил его Джиммерсон. — Я как раз собирался тебе звонить. Ее адвокат связался со мной, интересовался завещанием.

Слезы у Булы мгновенно просохли, челюсть отвисла.

— То есть как — «ее адвокат»? — прошептал он.

Для чтения завещания семья собралась в зале заседаний в конторе Джиммерсона. Дети Бадди заняли первый ряд стульев, Мизинчик, Ронда, Тони и Пагал, их адвокат, немолодой филиппинец с изнуренным морщинистым лицом, держались позади. На коленях у адвоката лежал старый, потрепанный кейс.

— Джимми, пока мы не начали, я хочу кое о чем спросить, — сказала Мелвин. — Я думала, это семейное дело, охана.

— Как скажете.

— Тогда что здесь делают все эти люди?

— Позвольте напомнить вам, что перед вами — миссис Хамстра, — вмешался Пагал, адвокат.

И тут боковая дверь распахнулась, и послышался чей-то голос:

— Вроде тут назвали мое имя?

Знакомый, пронзительный, чуть ли не в вой переходящий голос. Мизинчик завизжала. Взрослые дети обернулись. Малыши закричали: «Дедушка!»

— Я вернулся!

Да, это был Бадди, Бадди в футболке и шортах, посвежевший, ухмыляющийся, с сотовым телефоном в руках. Только Ронда и Тони остались сидеть, недоумевая, кто это пришел. Тони потянулся было рукой к Мизинчику, но девушка резко оттолкнула его. Она дрожала всем телом, и кожа у нее вновь посерела, как в тот первый день в аэропорту Гонолулу.

Бадди не удалось больше ни слова произнести — дети принялись разом орать на него. Була ухватился рукой за футболку и с размаху бил отца по плечу, остальные тоже набросились на Бадди, колотили и тузили его, внуки, вопя, повисли у него на ногах. Бадди через всю комнату смотрел на Мизинчика — она уже стояла, но продолжала вытягиваться, приподыматься, словно повисла в воздухе, напряженно ожидая его приговора.

— Не уходи! — Он смеялся, но по щекам его текли слезы.

37. Шутник

История внезапного воскресения Бадди сделалась знаменитой; приятели с наслаждением повторяли его торжествующий вопль: «Я вернулся!» Эти слова вновь и вновь выкрикивали люди, толпившиеся вокруг Бадди, воображавшие себя такими же пройдохами, как он сам, и купавшиеся в отраженных лучах его славы. Они брали у Бадди деньги, ели у него за столом, спали на многочисленных диванах в его доме и в гамаках, пользовались неограниченным кредитом в «Потерянном рае». О слезах на лице Бадди все забыли.

Возвращение Бадди из царства мертвых каждый перетолковывал по-своему. Друзья рассказывали об этом как о великолепной шутке, недоброжелатели мрачно ворчали — недоброжелателей было немного: в основном люди, задолжавшие Бадди столько денег, что теперь прятались от него и суетливо сочиняли всякие гадости, не догадываясь, что для Бадди и злейшая клевета была рекламой. Меня проделка Бадди повергла в изумление, даже в шок, но его приятели восклицали: «Это еще что!» — и принимались перебирать прежние, еще более дерзкие и диковинные розыгрыши.

Бадди и его семейство делились со мной всеми подробностями. «Он написал книгу», — так отрекомендовал меня Бадди своим детям и своим собутыльникам. Все они почти разучились читать, а потому я в их глазах сделался существом чудесным и таинственным, кем-то вроде жреца или мага, и ко мне относились с таким уважением, какого я не знал в пору своей затворнической жизни в кругу озлобленных писателей да читателей-всезнаек, эрудированных благонамеренных зануд.

«Вот кто я такой», — словно заявлял Бадди, пыхтя и отдуваясь, повторяя какую-нибудь особо скандальную историю: как он зацементировал туалет Уиллиса, как соблазнил в гостинице жену постояльца, а когда она отключилась, сбрил ей все волосы на интимном месте, прежде чем отослать к мужу, как запихал Буле собачье дерьмо в фен для волос. «Я включил — и что за вонь, а?» — подхватывал Була. Я слушал с удовольствием, понимая, какую честь мне оказывают, делясь подобными воспоминаниями.

Та парочка, муж и жена, продолжали останавливаться в нашей гостинице. Как никто другой, Бадди умел обольщать, приобретать друзей. Завистники и злопыхатели у него были — но ни одного заклятого врага. Ему простили все переживания, слезы и скорбь, жестокий розыгрыш, заставивший друзей, родных и новоиспеченную жену поверить в его смерть, — мало того, что простили: в скором времени уже хохотали над этой шуткой и нахваливали Бадди, сумевшего так здорово всех провести.

— Он просто потрясный! — говорили все и смеялись, радуясь возвращению Бадди.