Отель «Калифорния»

Тишина повисла в трубке, смысл сказанного дошел до перегруженного мозга через несколько секунд, и я была готова откусить себе язык, сердце бухало где-то в горле, продолжала скрести по крыше старая береза.

Ты, блин, гений просто, Шелестова!

Вот ему сейчас только до твоих бабских соплей, нашла, овца, момент. Ты ему еще скажи, что он твой пуфыстик…

С другой стороны, психика у Волкова вроде крепкая, должен, по идее, справиться с информацией…

Последний раз я говорила мужчине, что люблю его… Я нахмурилась, стараясь вспомнить, продолжая слушать тишину в трубке.

Давно говорила, еще до отеля. Реакцию не помню, даже парня того с трудом помню…

— Яр… — позвала осторожно.

— Я дышу, подожди, — ответил мне глубокий, бархатный голос. Очень мягко ответил и очень удивленно. — Так же и убить можно, Мара, — прозвучало немного укоризненно.

— Убить?

— Я чуть сигаретой не подавился, — усмехнулся он, скорее насмехаясь над собой и над ситуацией. — Ты умеешь дать под дых так, чтобы в глазах потемнело.

А вот это, наверное, не очень хорошо, да?

Черт, я иногда не понимала этого мужчину. Что это вообще за реакция такая?

— Ты специально…

— Я тоже люблю тебя, Шелестова. И, черт, знаешь, признание по телефону, в час ночи, попахивает чем-то подростково-трусливым.

— Ну-да, все у меня через жопу, — улыбнулась я, расслабляясь, выдыхая, сама не понимая, что, собственно, только что произошло.

Снова раздался щелчок зажигалки, и повисла тишина. Он курил, а я слушала.

— Домой хочу, — проговорил Гад через несколько секунд, может, минуту.

— Я тоже хочу, чтобы ты приехал.

— Но мне надо работать.

— Да. Иди.

— Угу.

И опять тишина.

Он докурил, скрипнула дверь, снова раздались гулкие шаги по коридору, снова послышались голоса.

У них там все отделение на ногах, что ли?

— Свадьбу сыграем в сентябре, спокойной ночи, Мара, — и отключился.

Черт, нет, все-таки психика у него слабее, чем я считала.

— Ага, а детей родим к следующему марту, — пробормотала в ответ, разглядывая телефон в руках. Но он прав: поспать, действительно, не мешало бы.

Но сон почему-то долго не шел. Я ворочалась в кровати в бесполезных попытках провалиться в забытье, но ничего не получалось. Ни подсчет овец, ни глубокое дыхание, ни подушка, перевернутая на другую, более прохладную, сторону. Я чувствовала усталость, я сильно устала, очень, но… Вместо того, чтобы расслабиться и успокоиться, мозг продолжал гонять мысли по кругу. Одни и те же: про нефилима, про Олю, про Ирза и его ведьму, про мертвую бывшую Ярослава.

Волков говорил, что она приняла яд сама, а уже потом была избита. Так возможно ли, что Ника настолько боялась Ирза и того, что он с ней сделает за провал, что решила из двух зол выбрать меньшее и хотя бы умереть без мучений?

Насколько вообще Ирзамир опасен и страшен для людей?

Наверное, достаточно…

Вот только даже несмотря на то, что несчастная брошенка не выполнила договор, а значит, он теперь недействителен, ее душу все равно получит бес: девушка совершила самоубийство. Смертный грех.

Черт! Бесполезно.

Я поднялась с кровати, надела майку с шортами и спустилась вниз, прихватив с собой ноутбук. Если уж не могу уснуть, то займусь чем-нибудь полезным.

Костик с Ксенькой спали. Ксюха, как обычно, раскинувшись звездой на кровати, а ее брат, по своей привычке — в плеере, с орущим в ушах Гнойным.

Я забрала у ребенка айпод, накрыла, как обычно, Ксеню одеялом и тихо выскользнула из их комнаты. Почему-то на миг ледяной кулак снова сжал внутренности.

Из комнаты Кита, вопреки ожиданиям, не доносилось ни звука, а вот Стас с Крюгером нашлись внизу, в холле.

Парень сидел в кресле, глядя в окно, мешок с костями лежал у его ног. Пес лениво повернул в мою сторону вытянутую лисью морду, как только услышал шаги на лестнице.

— Чувствуешь? — тихо спросил Стас, так тихо, что первые несколько секунд я думала, что мне показалось. Пальцы крепче сжались на перилах, идеально-гладкое из-за тысяч рук и миллионов прикосновений дерево приятно грело.

— Да. Что это? — спросила, все-таки спускаясь.

— «Калифорния», — просто пожал плечами призрак, как будто удивленный моей непроницательностью. Хотя, конечно, он был прав, я должна была понять сразу. — Она говорит с тобой.

— Я слышу ее дыхание, — пробормотала, делая еще шаг. Из приоткрытых штор на пол падал тусклый, но мягкий свет от фонаря, мерцая тепло-оранжевым, превращая паркет в апельсиновую кожуру.

Отель редко разговаривал, еще реже «просыпался» вот так вдруг, и поэтому это не могло не настораживать. И этот ледяной кулак — это тоже «Калифорния». Она о чем-то предупреждает. Вот только я никак не могла понять, о чем именно… Чувство тревоги было каким-то странным, как неизбежность, грустная, но… не отчаянье, не печаль, не горе… Просто грусть и чертова неизбежность.

— Что это может быть? — спросила, кладя ноут на столик возле лампы, вставая на колени рядом с креслом, чтобы почесать за ухом Крюгера. Пес вздохнул, фыркнул мне в ладонь мокрым носом, вызвав легкую щекотку.

— Что угодно, — покачал Стас головой.

— У меня такое ощущение, что ничего нельзя изменить.

— Да.