— Почему тогда она говорит? — собственный голос звучал на удивление спокойно. Я смотрела на полупрозрачный призрак, ждала ответа и думала о том, что надо выдать парню новый браслет: старый ведь он порвал. Нехорошо, когда постоялец без браслета.
— Предупреждает, чтобы ты была готова. А может…
— «Может» что?
— У нее не выходит сдержаться. Может, ей надо рассказать кому-то, — снова пожатие худых плеч. Тоже спокойное, хотя, по идее, тема должна была вызывать тревогу у нас обоих.
— Тебе нужен новый браслет, — пробормотала я, чтобы, скорее всего, сказать хоть что-то.
Парень кивнул, а я поднялась и прошла за стойку.
— Ты принесла ноутбук… хотела поработать? — тоже, наверное, лишь для того, чтобы не молчать, спросил Стас.
— Да. Я говорила, что веду переписку с голландцами по поводу близнецов. От них давно ничего не было слышно, хочу дернуть, — я копалась за конторкой, в поисках книги: Стаса надо было перезаписать, чтобы он снова стал полноправным постояльцем. Свет включать почему-то не хотелось, и я шарилась в темноте.
— Ты не виделась с их матерью?
— Нет, — покачала головой. — Совет по-прежнему запрещает, она все еще нестабильна, — вздохнула. — И мне с каждым разом все тяжелее и тяжелее объяснять это мелким. А, по словам Саши, в последнее время ситуация ухудшилась.
— Насколько?
— Ну… — я оторвалась от своего занятия, — Нина снова пыталась отключить их от аппаратов.
— Хреново, — дернул головой парень.
— Да. Саша говорит, что надо увеличивать дозу седативных и таблеток, которые они ей дают, чтобы внушить, что детей еще можно вернуть. Они все быстрее теряют свое действие.
— Ксюше и Косте плохо, — непонятно зачем озвучил Стас.
— Я знаю, — наконец-то тяжелая книга была извлечена из-под вороха бумаг. — Я пытаюсь решить вопрос. Голландцы должны помочь.
— Хорошо бы.
— Уффф, — сказал Крюгер, словно ставя точку в этом нелегком разговоре. Он начал медленно приобретать черты себя настоящего — челюсть съехала немного вбок, помутнели глаза, появились первые проплешины. Около четырех, значит.
Я сделала шаг из-за стойки, намереваясь все-таки переписать мальчишку, и подскочила на месте из-за слишком громкого звонка телефона.
Не бывает хороших новостей в четыре утра.
Трубку брать не хотелось. Но проклятый аппарат продолжал истерически надрываться, грозя перебудить всех домашних. Стас укоризненно смотрел на меня. Я не шевелилась.
— Бери телефон, Мара, — поднялся он на ноги. — Давай.
Нет.
Я потянулась к черному куску пластика, медленно, как во сне, нажала на кнопку, поднесла трубку к уху.
— Мара? — голос Элисте. Напряженный, немного растерянный голос Элисте.
— Говори.
— Климова погибла. Разбилась два часа назад на машине, не вписавшись в поворот. Ее душу забрала Лиза.
Сердце грохнуло пару раз в горле и замолчало, слышнее стал голос «Калифорнии», я опустила руку, нажимая отбой, вернула телефон на базу, не сводя взгляда с хмурого лица Стаса.
И что теперь? Что будет теперь?
Не вписалась в поворот…
Куда она вообще, мать ее, ехала? Ночью? В дождь? Одна?
Злость, как вспышка рванувшей в руках петарды, как удар молнии в трухлявый пень… Черт…
Мысли пусть и ворочались медленно, но были на удивление ясными. Вдруг вспомнилась собирательница, ее фигура в проеме двери «Калифорнии», ее выражение лица.
А ведь Эли знала, знала все еще до этого момента. Когда она уходила, она… она выглядела виноватой. Она знала. Не могла не знать. Списки у всех собирателей одинаковые. Они самостоятельно распределяют души между собой. И ничего мне не сказала… Только выглядела виноватой…
Сердце все еще молчало. Молчал Стас.
Что дальше?
— Мара? — раздалось с лестницы, заставив обернуться так резко, что волосы хлестнули по лицу. — Что-то не так…
Нет!
Глава 20
Ярослав Волков
Мы были близко!
Ну, по крайней мере, так казалось.
Благодаря Маре и ее наводке. Тот самый заброшенный спортивный комплекс, каким-то чудом избежавший участи быть превращенным в очередной бестолковый торговый центр. На окраине Москвы, в самой заднице географии.
Людей, конечно, не взяли. Я собрал своих. Сухарь матом орал долго.
Но такое чувство, что орал просто, чтобы спустить пар. Подполковник никогда идиотом не был, прекрасно понимал, что люди с нефилимом не справятся, а с нефилимом и бесом — и подавно. Ребята в отделе на меня смотрели как на предателя, но эти взгляды я переживу. Чего уж там, переживу без особых проблем и достаточно легко уже через пару часов. В конце концов, мне еще только предстоит их по-настоящему предать… Кого-то одного из них, и, кажется, я начал понимать, кого именно.
Ненавижу психов. Ненавижу за то, что каждый из них, прежде чем попасться, норовит протащить тебя на брюхе через все коридоры и закоулки по битому стеклу собственного безумия, рассказать очередную гребаную историю издевательств, унижений и боли. Соплей, страданий, кровищи.
Иногда причину помешательства можно было понять, иногда нет. Когда нет, почему-то легче. Очевидно, потому, что сквозь морду чудовища не проглядывает лицо разумного, способного испытывать понятные, простые, объяснимые эмоции существа. Человека или иного.