Отель «Калифорния»

— Давай посмотрим, может мне тоже понравится пытать? — шепчу, наклоняясь, полнимая с пола осколок покрупнее. Он режет мне ладонь, и мне это не нравится, но не то чтобы так уж сильно отвлекает. — Надо же понять, что такого в этом находил Артур.

Ирзамир пытается отползти, мое колено упирается придурку между лопаток, осколок легко входит в тело.

Бес верещит. Верещит. Верещит.

В моих пальцах кусок его кожи и плоти. Кровь у него гадкая — черно-зеленая, вязкая, смолянистая.

Бес дергается, пробует сбросить меня с себя. Его сила тоже вырвалась из-под контроля, бьет волной, душит, будто руками.

Он все-таки вырывается, сбрасывает меня. Осколки впиваются и жалят, но опять же не настолько сильно, чтобы отвлечь.

Ирз дергает за лодыжку, протаскивает меня животом по полу, швыряет о чертов шест, что-то с хрустом ломается, боль такая жгучая, выворачивающая, вскрывающая пронзает спину. Урод сломал мне крыло. Оно теперь тянет вниз, и на то, чтобы подняться, у меня уходит несколько секунд, за которые бесу удается собрать себя в кучу.

От боли текут слезы.

— Что, Мара, уже не такая смелая? — шипит он.

Его лапы на моем горле — давят, сжимают, почти до хруста. Пальцы наверняка оставят следы, когти разрывают кожу, льется кровь. Течет, обжигая, она такая горячая, такая же, как моя ярость.

Но воздуха не хватает. Я бьюсь, дергаюсь, царапаю его запястья, пытаюсь достать хоть как-нибудь, но при каждом движении обжигает болью спину. Еще несколько перьев падает, пол вспучивается под ногами, дрожат уцелевшие осколки зеркала, по стенам ползут трещины, воздух густой, как кисель, от разлитой вокруг силы.

Тяжело дышать.

Все заволакивает туманом, и подкашиваются ноги.

Боль разрывает голову.

Оля…

Висит на цепях. Не как кукла, как кусок мяса на бойне. Она еле жива. Под ногами растекается лужа крови. Большая. Уже очень большая, она капает с кончиков босых пальцев, течет из распоротого живота, ран на груди. Боль везде. Это клетка из боли, каждый стальной прут — вид боли: тянущая, обжигающая, выкручивающая, тупая, острая, резкая, нарастающая, накатывающая волнами и постоянная. Все виды боли. Никогда не думала, что бывает так много, что она такая разная. И я внутри этой клетки, и нет из нее выхода, нет замка, нет двери. Я здесь навечно. А еще есть новой боли.

Руки сломаны, сломан каждый палец, ребра — тоже, он вырвал задние зубы, три ногтя на левой руке, раздробил коленную чашечку. Сломал что-то в горле, у меня теперь нет голоса, только хрипы, только шепот, глотать больно. Это все ты виновата, Мара Шелестова.

Что?

Ты виновата… Потому что, если бы не ты, он бы никогда не пришел ко мне. Он выбрал меня только потому, что я знакома с тобой. Он забрал меня только потому, что знает, что моя смерть причинит тебе боль. Он делает это со мной только потому, что ты никак не хочешь оставить отель.

Ты виновата, Мара Шелестова.

Каждый мой крик — на твоей совести, каждая секунда моей боли случилась из-за тебя. Каждая моя рана — твоих рук дело.

Ты виновата, Мара Шелестова.

Надо было отдать ему «Калифорнию». Отдать детей. Это из-за тебя он всех убил. Это из-за тебя я умру здесь, в этой комнате, пропитанной кровью, на цепях, как кусок свиной туши не первой свежести, истекая кровью, мучаясь от боли до последнего вдоха, до последнего удара сердца.

Это твоя вина. Мара Шелестова!

Нет…

Ты виновата. В моей смерти виновата ты. И в их смертях тоже, и в гибели и боли тех, кто будет после меня.

Нет…

Во всем, что случилось, виновата ты. Даже в том, что он начал убивать, виновата ты, Мара Шелестова.

Нет.

Если бы ты тогда не показала ему свои крылья, если бы не открыла миг его смерти, ничего бы не случилось. Бес бы не пришел к нему… Если бы не ты, ничего бы не случилось, Мара Шелестова. И я бы продолжала жить, взяла бы ребенка, девочку. Я уже документы готовила. Если бы не ты, Мара Шелестова, у меня было бы будущее. А сейчас… ты забрала у меня будущее, Мара Шелестова. И у остальных ты его тоже забрала.

Нет!

Ты так заботишься о мертвых, о тех, у кого уже ничего не будет никогда, а о живых совершенно не думаешь. А я жить хотела, Мара Шелестова. И они хотели,

Мара Шелестова. Они ведь даже тебя не знали, Мара Шелестова. Что мы тебе сделали, Мара Шелестова? Это ты виновата, Мара Шелестова!

Нет!

Вон из моей головы! Убирайся! Катись в ад, Ирзамир!

Я выныриваю из наведенного кошмара, словно поднимаюсь на поверхность из темной глубины безумия. Оно давит и преследует меня. В ушах стоит гул. Голос все еще повторяет: «Твоя вина, Мара Шелестова». И от этого голоса хочется спрятаться, убежать. Хочется завыть и заорать, потому что он давит и давит, и что-то рвет внутри, кромсает ножом на мелкие кусочки. Но мне надо удержать сознание, надо вспомнить злость. И тают кафельные стены, лицо Оли, цепи, запахи крови, страданий, мочи…

Перед глазами все еще все плывет, и пальцы беса на шее… Он удивлен.

А ярость уже вернулась на свое место. И мне легче дышать, и голова ясная, чистая, и голоса больше нет. Боли я больше не чувствую… Грань пройдена.

Глубокий вдох. Пауза. Две секунды тишины.

И мой рык после.