Отель «Калифорния»

Пламя свечей дрожало, в сигарном дыму начали проявляться какие-то лица. Лица из далекого прошлого и настоящего, красный тающий свечной воск превратился в лужи крови. Гудение стояка сначала превратилось в завывание ветра, потом перешло в шепот и чьи-то голоса. Они шептали и звали, тоненькими, мерзко несчастными голосами задавали вопросы на непонятном языке, неизвестном языке, давно забытом языке.

Пора.

— Алафия Ошун! Олофи с тобой, Божественная Королева, Мать Любви и Красоты. Из щедрот своих помогающая в земных нуждах наших. О, Ошун, самая любимая и прекраснейшая из Богинь. О, Ошун, самая сострадательная из Матерей. Ошун Мафери Фун. Дождь своего благословения излей на нас и нужды наши. Ийе кари Мама Кинья. Ты, кто есть чудеснейший Фонтан божественной любви. О, единственная, кого я люблю Вечно! Ошун Мафери Фун… Приди и вещай, — попробовал сначала на русском. Дурацкая идея, но копаться в собственном больном и воспаленном сейчас сознании, витающем где-то отдельно от меня, не хотелось.

Конечно, ничего не получилось.

Я набрал в грудь побольше воздуха, собрался, насколько это было возможно, и начал по-новой.

— Pour ma mere, Oshun, reine des rivieres, des lacs, des cours, des chutes d'eau. Belle Oshun, la puissance feminine, la beaute erotique, la reine de la sensualite. Pres de la cascade, ma mere Oshun se repose souvent. Aie Yeou! Entendez mes prieres, Oshun. Acceptez mes offrandes. Entrez dans ma coeur, dans mes bras, dans mes jambes. Entrez ici. Dansez avec moi[1], - собственные слова для вызова звучали громко и… я, словно слышал себя со стороны, в глухом эхо какого-то слишком маленького и тесного помещения.

Время растянулось, сжалось, а потом просто перестало иметь значение. По-прежнему лица из табачного дыма продолжали корчить мне рожи, по-прежнему надсадно скулил о чем-то стояк, задавая и задавая свои бесконечные вопросы странным трубным шепотом, по-прежнему бил по глазам кислотно-лимонный. Я по-прежнему не двигался, всматриваясь в пламя свечей, сливаясь с ним, паря над ним, охватывая взглядом все и тем не менее ни видя ничего, не различая цветов.

Она пришла с запахом сладких духов из африканских цветов, меда и молока. Темнокожая, в золотом, сотканная из сигарного дыма, нематериальная. Провела тонким пальцем по краю чаши, окунула в ром и перец, достала, облизала. Откусила от дольки ананаса.

— Bonsoir, Ошун, — проговорил или проорал я?

— Bonne nuit, Damballah-Wedo, — поприветствовала богиня, заставив скривиться. Дамбала Ведо… Ну-да, ну-да… Гад.

И следующая отстраненная мысль: «Уже ночь?»

— Nous avons une longue nuit devant,[2] — словно прочитав мои мысли, ответила богиня.

Воспаленный мозг с трудом справлялся с переводом. Она только что пообещала мне долгую ночь…

— Оn commence,[3] — прошептал или снова проорал я, освобождая инстинкты. — Начнем, — зачем-то повторил.

Собственное шипение отразилось от стен.

Ошун рассмеялась, запрокинув голову.

А потом словно скользнула из сигарного дыма в реальность, соткалась из его клубов, обретая форму.

Она приближалась медленно и словно нехотя, двигалась как в танце, плавно, чувственно покачивая крутыми бедрами, ступая босыми ногами по гладким доскам пола, звеня бесчисленными золотыми браслетами.

— Зачем все это, Дамбала Ведо? Я же обещала прийти сама.

— Я не Дамбала Ведо, — покачал головой.

Ошун замерла, так и не дойдя до меня всего пары шагов. Опустила руки. В глазах плескалось недоумение, непонимание.

Богиня ошиблась, ошиблась на квартире Марины, приняв меня за того, кем я не являюсь.

— Но… в тебе сила, и ты… змей, — нахмурилось божество.

— И тем не менее я вызвал тебя как смертный. Скажи, нашла бы ты сама ко мне дорогу?

— Нет, не нашла, и это странно, — Ошун сделала еще один шаг, снова остановилась. — Кто ты, в таком случае?

— А кого ты видишь перед собой?

— Змея. Сильного, быстрого, молодого, — богиня замолчала на несколько секунд, сделала еще шаг, опустилась на корточки, избавляя от необходимости задирать голову, — но уставшего и… темного. Ты не наш, — кивнула Ошун, — и не их. Ты — ничей, но сильный. Сильнее многих. Не понимаю, но мне и не надо, — она поднялась. — Зачем ты призвал меня?

— Поговорить, — кивнул, запирая гада на время.

— Поговорить? — протянула богиня, осматриваясь. — Твое жилище интересное. Я не буду с тобой говорить, — вернула она ко мне взгляд. — Ты не нуждаешься в помощи, тебе не нужен приворот, нет на твоем теле ран, чтобы я излечила их, а душу твою не спасти уже никому…

— Ты пришла на зов, — надавил я. — Угощайся, Ошун, и говори со мной!

— Ты обманул меня!

— Ты обманулась сама! Пришла, а значит, приняла подношение. Ешь, пей, кури и говори со мной!

— Подношение… — богиня вернулась к столу, запрыгнула на него, скрестив ноги, затянулась сигарой. — Мне мало этого.

— Чего ты хочешь? — не то чтобы мне так уж нужно было подтверждение, но, тем не менее, лучше сразу все прояснить.

— Ты знаешь, Дамбала Ведо.

— Я не Дамбала Ведо, — прошипел. — Скажи.

— Энергию. Мне нужна энергия. За обман я заберу твою. Тебе понравится. Нам обоим понравится.

Я обдумал перспективы и альтернативы и… кивнул.