— Вы верите теперь? — спросила, нарушив молчание. Крюгер повернул ко мне вытянутую морду, дернул ушами, словно спрашивая: «Ты, что, совсем сдурела? Оставь людей в покое».
— Знаете, очень странное чувство, Мара, — поставил на стол свою чашку мужчина. — Я пытаюсь обдумать то, что случилось, но… Не могу. Все как… словно я какое-то дурацкое шоу смотрю по телевизору.
Я лишь кивнула и собралась задать другой вопрос, но меня опередила хозяйка дома.
— Как… как вы дотронулись до него?
Не напрягаясь.
— Это моя особенность, — пожала плечами. — Я прошу прощения, если лезу не в свое дело…
Да какое там «если»… Лезу, и не в свое.
— …у вас есть внуки?
Оба подняли на меня глаза, у обоих губы сжались в тонкую линию, оба молчали какое-то время. Достаточно долгое, чтобы я перестала надеяться на ответ и тысячу раз пожалела о том, что рискнула спросить.
Я смотрела на супружескую пару и читала на их лицах старую боль, видела догорающие угольки надежды. Даже не угольки — искры.
Они сидели передо мной с прямыми спинами, напряженными плечами, держащиеся за руки и такие несчастные, что убежать хотелось. От чужого горя, особенно когда не можешь помочь, всегда хочется убежать, потому что острота собственного бессилия становится особенно реальной. Но я заставила себя сидеть, выдерживая эти взгляды, заставила ждать, когда же они скажут хоть слово.
Потому что я помочь могла. Возможно.
— Нет, Мара, у нас нет внуков, — рвано дернула головой Вера Андреевна, первой приходя в себя. — И, скорее всего, никогда не будет, по крайней мере, родных.
Неправда.
Это неправда. У них должны быть внуки.
Я украдкой еще раз оглядела обоих, прислушалась к себе и своим ощущениям, пока Вера Андреевна говорила.
Говорила и говорила.
Я прекрасно отдавала себе отчет, почему собралась помочь, прекрасно понимала, кого они мне напомнили.
Владимир Яковлевич молчал, кивал иногда, но по большому счету больше как-либо на слова жены не реагировал. Лицо словно закаменело, лишь глаза продолжали лихорадочно и ярко блестеть.
Я не стала ничего обещать, не стала объяснять, чем вызван мой интерес, не стала брать ни номера телефона, ни адреса их дочери. Допила свой чай, еще раз извинилась и собралась уходить.
Антон сидел на скамейке рядом с яблоней и бездумно разглядывал клумбу перед собой. У него хватило ума снять браслет, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания любопытных соседей.
— Измайлов, — позвала убогого, — иди сюда.
Супружеская пара стояла на крыльце, обнимая друг друга, пытаясь увидеть того, кто вломился к ним сегодня с такой поразительной наглостью.
Человеческий эгоизм все-таки бесконечен.
Антон подошел к крыльцу, замер возле ступенек, поколебался какое-то мгновение под моим испытующим взглядом, но все-таки поднялся.
— Браслет надень, — кивнула на руку, становясь так, чтобы по мере возможностей загородить бестолкового призрака.
Он снова поколебался несколько секунд, но просьбу все же выполнил, становясь видимым и слышимым теперь и для Вениаминовых.
Оба снова вздрогнули, стоило Измайлову проявиться окончательно.
— Извиняйся, чудовище, — процедила, оглядываясь по сторонам.
Антон издал какой-то неопределенный булькающий возглас, потоптался на месте, но все-таки выдавил из себя скупое «извините». Я тут же сорвала с его руки браслет, позвала Крюгера и направилась на выход. Хватит на сегодня. И с супружеской пары, и с меня тоже явно хватит.
Крюгер устроился на переднем сидении, чем заслужил мою безмолвную благодарность, спася от необходимости ехать рядом с Измайловым и выслушивать то, что он, возможно, собирался сказать. Не то чтобы я его не понимала, не то чтобы я его осуждала, но я просто устала от присутствия этого мужчины в собственной жизни. Сегодня его было много. Слишком много. А мне хотелось собраться с мыслями и разложить все по полочкам. Антон, скорее всего, занимался тем же, потому что на протяжении всего обратного пути к отелю попыток заговорить не делал, смотрел в окно и хранил молчание.
Вот и отлично.
Перед самым выездом от Вениаминовых я написала домашним сообщение, чтобы они не волновались, а по приезду обнаружила пустой отель. Кит взял мою раздолбайку и повез мелких и тетю Розу по магазинам.
Ключ Измайлову я вернула только в отеле, засунула в карман спортивного пиджака и развернулась в сторону кухни. Очень хотелось кофе и есть, да и Крюгеру я обещала вкусняшек. Пес действительно себя хорошо вел. Антон безмолвной тенью маячил где-то сзади.
Через час, сытая и довольная, я, сидя на барной стойке, кидала оттуда Крюгеру собачье печенье и лениво потягивала кофе, с улыбкой наблюдая за не верящим в свое счастье псом, глотающим лакомство не жуя. Антон стоял возле окна, опираясь плечом о стену. Я ждала, когда же у него хватит смелости заговорить.
— Я поступил правильно, — наконец-то отмер призрак. — Вениаминов игнорировал меня и насмехался все то время, что я пробыл аспирантом, а с его легкой руки и вся кафедра. Я был всеобщим посмешищем. Местным клоуном и сумасшедшим. Мое имя чуть ли нарицательным не стало.
Он говорил тихо, но твердо, прятал руки в карманах и не смотрел мне в глаза.