Отель «Персефона»

На исходе второй недели я возвращалась домой от подружки по безлюдному переулку. Внезапно у тротуара остановилась черная машина. Из нее выскочили двое парней, схватили меня, затолкали в салон, и машина рванула с места. Я была так ошеломлена, что не сразу испугалась. Вначале мне казалось, что это происходит не со мной, потом – что это просто игра, и меня сейчас отпустят. Я прозрела, лишь когда машина въехала в высокие глухие ворота и остановилась возле трехэтажного каменного дома, из которого вышел Арес Вергопуло.

Меня вытащили из машины и поставили перед ним. Он посмотрел на меня тем самым взглядом, и внезапно я с предельной ясностью поняла, что будет дальше. Вероятно, он прочел это в моих глазах, потому что, усмехнувшись, сказал: «Ты умная девочка. Знаешь, что сопротивляться бесполезно. Здесь тебя никто искать не станет. С этой минуты ты – моя собственность, и я могу делать с тобой все что захочу». Я ответила, что отец обо всем догадается и обратится в полицию. Удивительно, но я нашла в себе силы спокойно разговаривать с этим чудовищем, вместе того чтобы рыдать и умолять меня отпустить. Впрочем, моя выдержка ничего не дала. Заплачь я, упади в обморок или хладнокровно начни торговаться – Арес Вергопуло уже все решил. «Ни один полицейский сюда не сунется, – сказал он. – И потом, неужели ты думаешь, что ты одна такая? Вспомни истории о пропавших на Косе девушках. Как думаешь, где они сначала были и куда потом делись? Нет-нет, они все живы, – добавил он, увидев, как я побледнела. – И сейчас ублажают мужчин в турецких борделях, а я получаю за это неплохие деньги. До отправки товара на экспорт я должен убедиться, что он не просрочен и соответствует повышенным требованиям, которые клиенты предъявляют к моим девушкам, – Вергопуло снова усмехнулся. – Поэтому, прежде чем отправиться дальше, ты на какое-то время останешься здесь». По его знаку меня поволокли в пристройку за домом, в которой была всего одна дверь и ни одного окна.

В этой пристройке я провела месяц, прежде чем мне удалось сбежать. Это были самые длинные, самые страшные тридцать дней в моей жизни. Арес Вергопуло приходил почти ежедневно, особенно в первое время… Ему нравилась моя беспомощность, мои неумелые попытки сопротивляться. Он получал дополнительное удовольствие, видя мое отчаяние. Кроме него, я не видела ни одной живой души. Еду мне передавали через специальное отверстие в двери. Я потеряла счет дням и была уверена, что прошло уже несколько месяцев и меня давно перестали искать. Я хотела умереть, и, если бы не мысли об отце, наверняка нашла бы способ – в крайнем случае просто перестала бы принимать пищу. Я и так почти ничего не ела, поэтому сильно исхудала.

В конце концов Аресу Вергопуло надоели мои слезы. Я плакала почти не переставая, и мое лицо наверняка подурнело. Я говорю «наверняка», потому что ни одного зеркала в пристройке не было. Возможно, Вергопуло испугался, что ежедневные истязания испортят внешний вид «товара». Поэтому в один из дней он сказал, что вскоре меня отвезут в Бодрум[12]. Я притворилась, будто равнодушно восприняла новость, но на самом деле мой отупевший от слез и недостатка кислорода мозг моментально включился и заработал в полную силу. Я стала продумывать план бегства. Если и была возможность спастись, то только до того момента, как я покину Кос. На турецкой территории меня никто искать не будет. Я пополню ряды девушек, регулярно пропадающих на нашем острове.

Когда меня вывели из пристройки во двор, стояла глубокая ночь. Я полной грудью вдохнула напоенный сосновым ароматом воздух и спокойно села в машину, должно быть, немало удивив своих тюремщиков, ожидавших сопротивления и борьбы. Вергопуло среди них не было. Один мужчина сел за руль, а двое других разместились на заднем сиденье, по обе стороны от меня. Я нащупала в кармане кусочек мыла и незаметно сунула его в рот. Гадость была ужасная, но это был единственный путь к спасению, и я принялась сосать кусочек, накапливая во рту слюну.

Глаза мне не завязали, и я поняла, что мы едем в порт окружной дорогой, по которой весьма редко проезжали машины. Когда впереди показался лесной массив, я вдруг захрипела, закатила глаза, выгнулась и стала биться головой о сиденье, выпустив изо рта мыльную пену. Мужчины испуганно закричали, машина съехала на обочину и остановилась. «Эпилепсия… – прохрипела я. – «Приступ…».

Мои сопровождающие растерялись и не понимали, что делать. Я боялась, что они позвонят Аресу Вергопуло, и тот разгадает мой нехитрый план, но они почему-то не позвонили – возможно, у них имелись четкие указания не связываться с ним, пока «товар» не окажется у покупателя. «Воздуха! – прохрипела я. – Мне нужно на воздух». Дверцу распахнули, но я все равно продолжала «задыхаться». «Если она умрет, – мрачно сказал водитель. – Нам не поздоровится». «Давайте вытащим ее из машины, – предложил другой. – Пусть полежит на обочине, авось очухается». «А если сбежит?» – с сомнением возразил третий. «Да куда она сбежит в таком состоянии? Господи, ну и жуткое зрелище!».