Отель «Персефона»

Отец Эрики, Виктор Джоунс, погиб два года назад. Мать, Персефона Джоунс, сотрудница риэлтерского агентства, находилась в служебной командировке в Бристоле. К счастью, она оставила Эрике телефон отеля, в котором остановилась. Эрика позвонила ей из больницы, и Персефона пообещала вылететь первым же рейсом. Хотя до Лондона было меньше двухсот километров, сесть за руль в такую непогоду она не решилась.

Ставроса поместили в одноместную палату, и Эрика уговорила дежурного врача позволить ей оставаться с дедушкой, пока не приедет Персефона. Сидя рядом с кроватью, Эрика вслушивалась в прерывистое дыхание больного. В груди Ставроса клокотало и булькало, впалые щеки алели лихорадочным румянцем, под плотно сомкнутыми веками беспокойно перекатывались глазные яблоки. Медперсоналу не удалось сбить температуру, и Ставроса подключили к капельнице, которая должна была хоть отчасти стабилизировать его состояние.

Держа сухую горячую руку деда в своей, Эрика мысленно читала православную молитву, которой еще в детстве ее научила мать. Не замечая, что плачет, она молила Николая Чудотворца сохранить жизнь Ставроса, которого любила так же сильно, как Персефону.

Внезапно Ставрос открыл глаза и обвел блуждающим взглядом палату. Остановившись на лице Эрики, взгляд стал осмысленным.

– Эрика… – прохрипел старый грек.

– Да, дедушка! – глотая слезы, отозвалась Эрика. – Все будет хорошо. Ты поправишься.

– Как она похожа на него… – пробормотал Ставрос, отвернувшись. – На своего отца, негодяя…

– Что? О ком ты говоришь, дедушка?

– О твоем отце… – голос Ставроса ослабел, звучал еле слышно. – Все черты переняла у мерзавца.

Было очевидно, что дедушка бредит. Виктор Джоунс был рыжим голубоглазым ирландцем, а Эрика внешностью пошла в мать-гречанку, унаследовав от нее черные волосы, оливковую кожу и карие глаза. Кроме того, Ставрос уважал покойного зятя и не позволил бы себе подобных эпитетов в его адрес.

– Арес Вергопуло… – снова прохрипел Ставрос. – Скоро мы встретимся, и ты за все ответишь!

– Дедушка, милый… дать тебе воды? – Эрика приложила ладонь к пылающему лбу больного. – Температура поднимается. Я позову медсестру!

Она вскочила, но следующая фраза деда заставила ее замереть на месте.

– Я не смог уберечь Персефону от твоих грязных лап. Ты надругался над моей чистой девочкой, оставил в ее чреве свое грязное семя, мерзкий ублюдок. Теперь я призову тебя к ответу! Недолго тебе ходить безнаказанным.

Эрика в совершенстве знала греческий, но в ту минуту она решила, что неправильно поняла смысл дедушкиных слов – настолько чудовищно, а главное, неправдоподобно они звучали. Стряхнув с себя минутное оцепенение, она побежала за медсестрой.

Дальнейшие события развивались таким образом, что целый месяц потом у Эрики не было ни возможности, ни желания возвращаться к тому ночному кошмару. Персефона успела вовремя, чтобы в последний раз обнять и поцеловать отца. Под утро Ставрос Париос умер.

После похорон прошло немало дней – тоскливых, горьких, наполненных душевной болью, – прежде чем Эрика вспомнила страшные слова умирающего деда. Они с Персефоной сидели в гостиной их небольшого коттеджа на окраине Лондона. По оконным стеклам барабанил холодный мартовский дождь, и Персефона встала с кресла, чтобы подбросить в камин немного дров.

– Кто такой Арес Вергопуло? – спросила Эрика.

Полено выпало из рук Персефоны, со стуком ударившись о железную решетку камина. Она медленно разогнулась и посмотрела на дочь. Ее лицо побледнело, в глазах застыл ужас. Эрика никогда прежде не видела Персефону такой напуганной.

– Откуда ты знаешь это имя? – после затянувшейся паузы спросила она.

– Дедушка назвал его перед смертью.

Эрика помолчала, но потом все же спросила – словно нырнула головой в холодный омут:

– Виктор Джоунс на самом деле не мой отец, да?

Она ждала, что мать накинется на нее с руганью, обзовет глупой девчонкой, а потом твердо скажет, чтобы она выбросила из головы эти глупости, потому что Виктор Джоунс и в самом деле ее отец, а кто такой Арес Вергопуло – она знать не знает.

Но ничего этого Персефона не сделала. Она медленно вернулась к креслу и тяжело опустилась на него, избегая встречаться с Эрикой взглядом.

– Я боялась, что когда-нибудь это случится. Что в конце концов правда выплывет наружу.

– О чем ты говоришь, мама? – растерянно спросила Эрика.

– Арес Вергопуло… я долго пыталась стереть из памяти это имя, и мне почти удалось. Почти – потому что в действительности он никогда не покидал моих мыслей, а я только делала вид, что все забыла, ведь забыть такое можно, только умерев и заново родившись!

Застыв от ужаса, Эрика во все глаза смотрела на мать. Сейчас перед ней сидела не Персефона, а совершенно незнакомая женщина – с горящим ненавистью взглядом, со скорбными складками в уголках рта, со сжатыми в кулаки ладонями и неестественно выпрямленной спиной.

– Так ты хочешь знать, кто твой отец? – внезапно спросила Персефона прежним спокойным тоном, от которого по спине Эрики поползли мурашки.