Отель разбитых сердец

— В армии побегал бы ты у меня, — внимательно посмотрел на него Лёня.

Он умел разговаривать с Херагумбой. Как-то на Пасху тот сказал:

— Надо будет в праздник сходичь в церковь.

— Нахуй там нужны грешники, — отрезал Лёня.

Пасха имеет для воскрешённых и воскрешаемых особый смысл. У Христа получилось, получится и у нас. Легенда, или история, кому как больше нравится, о воскрешении наделяет надеждой и ориентирами. Я вот человек в Иисуса Иосифовича не верящий, но аллегория меня грела. Как и совпадение Пасхи с Днём космонавтики. Удачное сочетание!

Вообще же, в народе об аллегориях и сочетаниях рассуждают мало. Праздник массовидный, в подкорке засевший глубоко, вот какая-нибудь Херагумба и христосуется сначала, а на следующий день несёт всякую чушь о том, что якобы в Библии «написано, что Ясуса распяли за то, что не хочел работачь у субботу и воскрасенье, а явреи яво заставляли камни носичь», — «Ты не знаешь ничего. Возьми Библию и читай, чтоб впредь такой чепухи не молоть», — советую я. — «Нахуй она кому нужна, та Библия», — отвечает вчерашний христосовальщик.

Попутно выясняется, что многие из поздравлявших вчера друг друга с Пасхой и лупившие по всем правилам крашеные яйца, имеют о религиозных историях и догматах самое смутное представление. Красят они яйца и ходят в храм только потому, что все так делают. А если бы все и каждый носили в носу кольцо и исповедовали культ Ктулху, они бы ничтоже сумняшеся делали это. Средний человек повинуется традиции, какой — неважно. Было бы чему повиноваться. Только бы дали стержень, соску, ценные указания, залили бы поскорее живительной промывочной жидкостью мозги.

В тот момент, когда я это пишу, рядом со мной, на соседних койках, разговаривают два толстых мужика. Закончив абзац, я отрываюсь от клавиатуры, и до меня долетает фраза:

— А хуй его знает, прости господи.

Нахожу это символичным.

Я не люблю стадных приветствий в стиле сказал-ответил вроде «Христос воскрес!» — «Воистину воскрес». «Хайль Гитлер!» — «Воистину хайль!», «Слава Украине!» — «Воистину слава!» От всех этих паролей веет навязчивой принудиловкой, настырным и неприкрытым принуждением к стадности. Если тебе заранее известен ответ, не лезь ко мне со своими слоганами.

Однако на эту Пасху я решаю упредить все глупости и поздравить партнёров первым. «Христос воскрееес!» — ору я на манер «Рота, подъём!», выскакивая в шесть часов утра на середину палаты и делая жест «рот фронт». С кроватей поднимаются всклокоченные и помятые снулые головы. «Воистину воскрес», — не проскрипевшись со сна, хрипло отвечают они.

Озабочен празднованием и Хромой. «Батюшку бы позвать; пусть бы хоть таблетки освятил», — благообразно размышляет он. — «Можно ещё вам всем, как истинно верующим, поставить капельницы на святой воде», — развиваю я мысль.

За несколько дней до Пасхи Хромой высказал мнение, что отныне каждое утро нам должны давать по яйцу. «Смотри, накликаешь», — предостерёг его я.

— На Пасху накроем стол, и каждый положичь, што у яво есчь, — пытался корчить из себя массовика-затейника Херагумба.

— Я в такие игры без водки не играю, — обломал его Лёня.

Кстати, в Пасху обыкновенно жадный Херагумба принялся настойчиво предлагать мне скушать кусок принесенного ему кулича. «Что-то здесь не то», — подумал я, вежливо принимая дар. Подозрения оправдались. Кулич оказался чёрств, как сухарь.

Дезертир Бегемот оставил нас до праздника, не скрывая своей радости. Все мы, кроме Хромого, впрочем, хорошо понимаем его.

Увлёкшись Пасхой, я, однако же, забыл рассказать о соседе слева. Записки мои представляют подробные прикладные материалы к изучению антропологии пациентов; вот почему я не могу обойти вниманием и этот персонаж.

Поступил (ещё одно отельное словечко) Сопля чертовски слабым, тихим и робким. Шевельнуться не мог и слово боялся сказать. Мы, креативное ядро — Хромой, заменивший Бегемота Лёня и я, — старались ему помогать, конечно, всячески выказывая своё дружелюбие, чтобы поправлялся и никого не боялся.

Комфортнее с приходом Сопли не стало. Спать отныне я мог исключительно на левом боку. Если вдруг, забывшись, поворачивался на правый, то через некоторое время получал вонючий плевок в лицо. Ибо кашлял Сопля часто, зверски и фонтанически, не прикрывая пасть. Проснуться среди ночи от того, что тебе плюёт в лицо мертвенно бледный одутловатый старикан, покрытый рябью — хорошее начало для фильма ужасов, но в повседневности не катит.

Пердели они с Херагумбой ночью и днём, перезвон стоял над моей кроватью. Просто морзянка какая-то. Херагумба пытался сначала пускать шептунов, а потом раскрепостился и презрел условности. Так и объявил, глупо улыбаясь: «Пёрднул!» — при очередной неудачной попытке тихо сделать нехорошее дело, и с того часа продолжал, не скрываясь.