Отель разбитых сердец

Вспомнилось вычитанное у зоологов о синхронном поведении (synchronous behaviour, напомнила мне название френд-биолог) животных. Коллективные самоубийства леммингов. Массовые выбрасывания на берег китов и дельфинов. Феномен, когда, например, лев приближается к стаду бизонов, его замечает одна-единственная особь, а синхронно разворачиваются все, как солдаты по команде, и одновременно что есть сил драпают в одном направлении, друг друга с ног не сбивая, — не объяснён до сих пор. Похоже, старики таки увидели льва. Имя ему было — Смерть.

Я представлял этого льва абсолютно белым, с морозной гривой и ледяными провалами глаз. Он не рычал, а просто шёл медленно, обмахиваясь плетью хвоста, медленно и неумолимо шествовал на мягких лапах.

Возле одной из женских палат в коридоре стояла грустная красивая девушка. Я вспомнил, что она находится здесь с самого утра. Сейчас она ещё грустнее. Вздохнув, я принял решение вернуться назад к Развалине и Жертве.

Вернувшись, я обнаружил, что Развалина не только обоссался, но и обосрался. Сидит на краю кровати голой задницей на тряпке и дремлет со спущенными штанами. Троллинг санитарки, как она и предупреждала, не прошёл для него даром: судя по тому, что я увидел, с судном она не поспела. Вообще странно, раньше Развалина ходил какать как все, в туалет пешком и самостоятельно. «Похоже на финал драмы», — сказал я сам себе. Это было ошибочное мнение. До финала было ещё далеко.

На соседней кровати доктор и медсестра допрашивали Жертву. «Кажу вам, плохо мне», — разнузданно орал на них он. — «Что значит плохо? В каком месте болит?» — «Сами должны знать! Плохо мне и всё, а вы таблетками кормите…» Ему измерили давление. Давление оказалось высокое. Сварливому старику сделал укол.

Развалина тем временем проснулся, посмотрел на него и заскулил:

— Такое отношение блять суки блять к процессу лечэбному…

В спёртом воздухе витал тяжёлый запах пота, кала и мочи. Это было невыносимо. Я вновь схватил книжку и вышел в гудящий коридор. Одинокая девушка стояла возле окна с какой-то измятой простынёй в руках. Слёзы градом катились по её лицу.

«И ведь на улицу не сбежать в холод и дождь», — заскрипел я зубами. Сел в кресло в коридоре и раскрыл книгу. Через некоторое время несколько медсестёр с грохотом покатили по коридору каталку. На ней, абсолютно фиолетовый, в кислородной маске, лежал Жертва. Голова его болталась, как у трупа. Он и не выживет, понял я. Слышно было, как одна из сестричек что есть сил барабанит в двери грузового лифта.

Я зашёл в нумера. Старичок, упавший с велосипеда, полусидел в своей кровати и тревожно шевелил ушами. «Увезли деда», — сказал третий толстяк. — «В сортире упал, обписялся». — «Да ведь не то позор, что в сортире упал и описался», — подумал я. — «В таком месте немудрено; здесь все слабые. Обосрался и ладно, — здесь такое случиться может с каждым. А вот обосравшись, вкруг себя какашками кидаться — это уже действительно позор. Последний свой день без достоинства провести, мелочась и матерясь в подражание Развалине — вот это нехорошо. Тот хотя бы у них харизматический лидер. А этот? Ну а если вдруг сегодня и не последний день его? А вдруг вытянет? Нечего мне раскаркиваться, как старики из палат».

В палату зашла санитарка — забрать из тумбочки кошелёк и паспорт Жертвы. «Как он там?» — спросил толстяк. Та только вздохнула.

Я обратил внимание, что после инцидента с Жертвой Развалина присмирел. Весь вечер он разговаривал с сестричками с исключительным почтением, словно бы подозревал, что это их гнев сбил Жертву с ног. Ну или боялся, что если сам где-то упадёт, они могут и не прийти на помощь. А может, вообще сидел тихо, чтобы не привлекать внимание Провидения, сегодня особенно гневного.

В комнате уже было убрано, но по-прежнему дурно пахло. Я открыл окна и опять попёрся с книжкой в коридор. Через некоторое время по нему промчалась очередная каталка, ведомая топочащими медсёстрами. На ней лежала измученная пожилая женщина всё в той же кислородной маске. За каталкой, рыдая, бежала несчастная девушка, с самого утра караулившая в больнице, та самая, что роняла слёзы у окна. «Бедная ты, бедная», — сказал я сам себе громко, вздохнув — и тут же поймал косой взгляд затаившейся где-то в сиденьях бабки. Скорчив гримасу, которую оценил бы сам великий де Фюнес (наш человек, пациент кардиологии), я кивнул ей головой. Бабка отвернулась. Я встал и челноком поплыл обратно. Возле поста две медсестры пытались отпоить валерьянкой усаженную на стул девушку.

Наутро санитарка пришла за вещами Жертвы. «Что там…» — начал было третий толстяк и осёкся, всё поняв. — «А вторая женщина»? — спросил второй толстяк. — «Оба. Неудачный был вчера день у нас».

— Был чэловек — и нема! — сокрушался Пузырь. — Видно, тепер восстановится у меня арытмия, вчэра только видел этого деда, и нет его. Такой стрэсс.

Скорбный Развалина сидел за столом, в задумчивости играя палкою с уткой. От хворей и огорчений он всё дальше переходил на родную мову.