Раздался чавкающий звук. Обернувшись, Антонина с ужасом увидела, как Прасагов, вынув из кармана платок и обернув им рукоятку ножа, вытащил оный из груди Жерома и нанес еще несколько ударов по бездыханному телу.
— Так-то лучше! — заявил он с ухмылкой, а Антонина закричала:
— Евстрат Харитонович, что вы сделали?! Вы, нанеся новые раны, уничтожили след от перстня! Это неслыханно!
Прасагов, вытирая руки платком, произнес:
— Не ори, Антонина. Теперь никакого следа перстня,
Он сделал угрожающую паузу, а затем мягко добавил:
— Ну, и какое решение ты приняла, Антонина?
Роман Лялько, уставившись на Дилю, нетерпеливо пробормотал:
— И
Они сидели на кухне квартиры Дили, и с того момента, когда журналистка начала изложение истории, что слышала от своего деда, прошло несколько часов, за окнами брезжил поздний октябрьский рассвет.
После того как Роман Лялько выполнил требование и доставил Диле письменные извинения, заверенные его отцом и им самим, девица смягчилась и в итоге согласилась поведать молодому человеку то, что ей было известно о дореволюционных происшествиях в «Петрополисе».
Диля залпом выпила остывший чай, так как от долгого повествования у нее пересохло в горле, и ответила:
— Не притворяйтесь, что не в курсе! Потому что ваш предок наверняка все досконально зафиксировал в своих неопубликованных записках! А также и тот факт, что после роковой ночи моя прабабушка уволилась из «Петрополиса» и ушла работать в «Европу», где и была старшей горничной до самой революции…
— Ну да, я, конечно, знаком с этой историей в изложении моего предка Романа Романовича… — согласился детектив, откусывая половинку баранки, которыми вновь угощала его хозяйка. — Правда, у него выходило не так увлекательно и образно, как у вас, но все события изложены верно…
Диля сухо заметила:
— Я не имею привычки обманывать…
Поперхнувшись, Роман долго кашлял, а потом примирительным тоном произнес:
— Я ведь не это имею в виду! Однако в записках прадеда не было этого финального эпизода, переворачивающего все с ног на голову…
— Или ставящего с головы на ноги, — усмехнулась Диля. — Конечно, этого ваш Роман Романович видеть и слышать не мог, потому как вместе со своими людьми изучал в самый неподходящий момент секретный ход. А когда вернулся, то Прасагов, ничтоже сумняшеся, заявил, что это
Роман кивнул:
— Да, упоминание об этом имеется, правда, в качестве ссылки, которую мой предок потом в черновиках своих неопубликованных записок перечеркнул с явным намерением удалить. Как упоминается и версия Антонины, что
Диля хмыкнула:
— Отрадно, что Роман Романович хоть где-то сохранил эту информацию…
Лялько продолжил:
— Но эта сноска помечена надписью красным карандашом «Ложь!!!». Именно что с тремя восклицательными знаками…
— Конечно, ложь! — заявила Диля. — Роман Романович понял, что Прасагов облыжно обвиняет Антонину, однако слова богатого владельца известной гостиницы были против слов безродной горничной. И что здесь поделаешь? Поэтому убийство Розальды списали на Жерома, а убийство самого Жерома — на Викентия с Аглаей.
Роман покачал головой и произнес:
— А на самом деле убийцей, вернее, одним из убийц, был Прасагов?.. Кто бы мог подумать! И он, в отличие от прочих злодеев, остался на свободе и продолжал возглавлять «Петрополис» вплоть до революции…
Диля добавила:
— Так оно и было! Антонина ушла работать в «Европу», но продолжала наблюдать за Прасаговым и происшествиями в «Петрополисе». Причем ее четыре раза за эти годы пытались убить!
Девушка вздохнула:
— Она обосновалась в «Европе» и по-прежнему помогала вашему Роману Романовичу вести расследования преступлений, пусть и не таких сенсационных… Затем наступила революция, и все кардинально переменилось.
Роман вскочил, прошелся по кухне и произнес:
— Прасагов, насколько мне известно, умер то ли от тифа, то ли от вооруженного нападения бандитов в тысяча девятьсот восемнадцатом году или в начале тысяча девятьсот девятнадцатого, однако у него осталась жена и двое маленьких детей, один из которых был дедом нашего уважаемого Михаила Георгиевича…