Отель «Тишина»

— Над нами нависла угроза войны, — говорит она и тут же добавляет: — Наполеон был в изоляции от самого себя. Жозефина была одинока в браке, как и я.

На книжном шкафу — ряд фотографий в рамочках, в основном Лотос в разном возрасте, по две моих и моего брата Логи. На первом снимке мне четыре года, я стою на стуле, одной рукой обняв маму за шею, она в голубой блузке с ниткой жемчуга на шее и темно-красной помадой на губах. Я подстрижен под ежика, другая рука в гипсе и на перевязи. Это мое самое старое воспоминание; в кость пришлось вставить штифт. Мама стоит рядом с органом. Что же мы отмечали? Ее день рождения? Вглядевшись, замечаю на заднем плане наряженную елку. Снимок был сделан сорок пять лет назад, у мальчика честное, открытое лицо.

На другой фотографии я на конфирмации. Рот полуоткрыт, я удивленно смотрю на фотографа, словно меня разбудил незнакомый человек, словно я еще не привык к миру, в котором родился. Это был мир с мебелью из тика и обоями в цветочек во всех комнатах, в остальном же черно-белый, как телевизор.

Я делаю последнюю, отчаянную попытку:

— Я не знаю, кто я. Я ничто, и у меня ничего нет.

— Твой папа не дожил до войны в Иране, Ираке, Афганистане, Украине, Сирии… до электростанции Каурахньюкар… до того, как расширили Миклубройт…

Она открывает ящик ночного столика и достает красную помаду.

Чуть позже я слышу, что она перешла к скандинавской истории:

— Хакон Воспитанник Адальстейна, Харальд Синезубый, Свейн Вилобородый, Кнут Могучий, Харальд Прекрасноволосый, Эйрик Кровавая Секира, Олав Трюггвасон…

Мама вдруг забеспокоилась и объявила мне, что занята.

Вот-вот начнутся новости, она приподнимается на локтях, чтобы включить радио и приобщиться к сегодняшним боевым действиям, затем ложится, прислушиваясь к перечню смертей и похорон.

Выйдя на улицу, я позвонил в службу спасения и сообщил о гусе со сломанным крылом около дома престарелых.

— Самец. Один. Без самки.

И вдруг вспомнил, что Хемингуэй застрелился из своего любимого охотничьего ружья.

…сомневаюсь в невинности людей, которые гениально ведут войны и завоевывают страны

Татуировщик сказал, что кожа, скорее всего, покраснеет и несколько дней будет болеть, вероятны также экзема и зуд. Если появятся волдыри и поднимется температура, нужно принять антибиотик, в худшем случае звонить в скорую. Кажется, у меня уже появились первые симптомы.

Когда я возвращаюсь от мамы, Сван уже помыл свой трейлер и принялся за «опель». На нем сандалии и оранжевая куртка с логотипом шинной компании, в которой он короткое время работал несколько лет назад. Мы познакомились во время его работы в «Стальных ногах», и именно Сван рассказал мне о свободной квартире в мансарде на их с Авророй улице, напротив них. Но близкими друзьями мы не стали. В настоящее время он сидит дома и восстанавливается после удаления межпозвоночной грыжи. Два домработника — так он нас называет.

Он выставил на тротуар пару складных стульев, как будто ждет гостя, и призывно машет мне рукой.

У меня такое ощущение, что сосед устраивает мне засаду. Когда я выходил утром, он прогуливался у мусорных контейнеров с собакой, не отрывая глаз от моего входа.

В последние дни он вообще зачастил с визитами: то одолжит у меня гаечный ключ, а затем придет его вернуть, то попросит подержать новый холодильник, который он купил в трейлер. Но прежде всего он хотел поговорить о том, что занимает весь его мозг: транспортные средства с мотором и положение женщин — эти две темы он при малейшей возможности перемешивает. Сван раздвигает складной стул и знаком предлагает мне сесть, и у меня нет иного выбора, кроме как пообщаться с соседом.

— Люди недостаточно заботятся о своих машинах, — были первые его слова. — Мы живем на острове, вокруг море, и корпус ржавеет. Недостаточно смазывать его раз в год и менять масло, нужно также регулярно мыть машину самому. Начищать до блеска через каждые три поездки. На мойках ведь они всякую гадость используют.

Он усаживается на второй стул.

— Некоторые годами ездят на спущенных колесах, и в конце концов шины приходится менять.

Сван не оставляет никакой возможности для дискуссии, он произносит монолог, глядя куда-то в сторону поверх меня, как будто там стоит его собеседник.

— Когда думаешь о том, как в мире обходятся с женщинами, становится стыдно за то, что ты мужчина.

Он сидит на стуле широко расставив ноги и облокотившись на свои колени.

Выясняется, что Сван подписан на зарубежные каналы и как раз позавчера вечером посмотрел документальный фильм о женском обрезании, а вчера вечером — репортаж о женщинах и войне.

— Вот у тебя есть дочь.

— Есть.

— А ты знаешь, что женщины выполняют девяносто процентов всей работы на земле, но на них приходится только один процент собственности? А что тем временем делают мужчины?

Не дожидаясь ответа, он продолжает:

— Они бездельничают, пьют или воюют.

Он закрыл лицо руками с пятнами машинного масла на пальцах.

— Знаешь, сколько женщин подвергается насилию каждый час?

— В мире?

— Да, в мире.

— Нет.

— Семнадцать тысяч пятьсот.

Мы оба молчим.

Затем он продолжает: