Отелло. Уклонение луны. Версия Шекспира

Вранье про исступление и скорбь с преувеличением количества приступов - это уже второй случай, когда Яго заранее готовит себе пути к отступлению (к оправданию).

Первый случай - когда, стоя на коленях рядом с Отелло, он приносил клятву, которая должна была в случае чего снять с Яго всю ответственность за убийство Кассио.

Но будет и третий случай - когда, воспользовавшись моментом (а Яго то и дело приходится импровизировать), он попытается подставить под удар правосудия ничего не подозревающую Бьянку, местную куртизанку, влюбленную в Кассио.

Эти три равнозначных по цели случая - известный литературный прием, призванный закрепить в сознании зрителя цели и средства героев.

*

Итак, Яго предлагает Отелло спрятаться и подслушать, как Кассио будет рассказывать якобы о том, "где, как, как часто, с каких пор и когда он совокуплялся" с Дездемоной и "когда он снова собирается совокупиться с ней". А заодно и понаблюдать "за усмешками, издевательскими улыбками и явным презрением, которые выразятся в каждой черте" лица Кассио.

Что отражается в эту минуту на лице самого Отелло? Боль оскорбленного ревнивца? Страдания обманутого мужа и друга?

Нет, нет и нет.

Увы, Пушкин катастрофически ошибся, сказав, что Отелло не ревнив, но доверчив. Катастрофически! Потому что за Пушкиным стали бездумно повторять все кому не лень.

Анатолий Эфрос прекрасно чувствовал эту неувязку, эту несостыковку между утверждением Пушкина и логикой пьесы:

"Пушкин сказал, что Отелло не ревнив, а доверчив. Однако почему Отелло доверчив только к тому, что есть зло, и недоверчив к Кассио, Дездемоне, Монтано, Лодовико, Эмилии? Что же это за такая однобокая доверчивость?"

Режиссер трижды возвращался к этому пушкинскому афоризму, чувствуя его откровенную неубедительность, но так и не смог заставить себя уйти от магии "авторитетного мнения", когда любая бессмыслица, высказанная его носителем, раболепно превращается в указующий перст.

Нет, вовсе не доверчивость Отелло явилась причиной такого разрушительного влияния Яго, но болезнь. Ибо с той самой минуты, как у Отелло внезапно и резко возникла потребность в одиночестве, а потом разболелась голова, его сознание стало мутиться под воздействием все набирающего силу припадка. С ним стали происходить кратковременные выключения сознания, его рассудок впал в помраченное состояние и теперь воспринимает действительность лишь фрагментарно, усеченно, не в силах оценить ситуацию в целом. И уже через несколько часов он весь оказывается во власти своей болезни, которая все сильней и сильней корежит его мозг, накапливаясь в нем неуправляемой злобой, усиленно подогреваемой Яго.

Повторю еще раз. Пушкин ошибался. Отелло не ревнив и не доверчив - он попросту болен!..

Ну что, теперь ясно, для чего Шекспиру понадобилось наделять своего героя эпилепсией? Теперь понятно, какой ничтожной и жалкой становится всякая попытка превратить эту грозную болезнь в какую-то дешевую забаву благородных девиц - в обморок? Теперь видно, как велик замысел гения, очищенный от скудных поверхностных домыслов толкователей всех мастей?

Ибо с той самой минуты, как болезнь накрепко овладевает Отелло, он становится - невиновен!

Яго ошибся - вовсе не ревность разбудил он в Отелло, но болезнь. Приступ эпилепсии, спровоцированный и усугубленный Яго, - вот обстоятельство непреодолимой силы, разрушившее сознание мавра, повредившее разум и уничтожившее волю к сопротивлению. Ревность же - как дополнительный фактор беспокойства и стресса - лишь увеличила скорость развития болезни.

Дездемону убил не патологический ревнивец - ее убила болезнь Отелло...

Припадок, который так долго и так беспощадно подбирался к нему - головной болью, спутанностью мыслей, слуховыми и зрительными галлюцинациями, дезориентацией в происходящем, помутнением рассудка, провалами в памяти...

Припадок, который так долго, так искусно и тщательно, хотя и невольно, быть может, подогревал и провоцировал в нем Яго - час за часом жестоко изводя уже вовсе не Отелло, каким он его знал, но тяжело больного человека, почти что безумца, уже не способного контролировать свои слова и поступки...

Припадок, так и не купированный, так и не облегченный ни своевременным отдыхом, ни медицинской помощью...

Настала минута - и этот припадок слишком глубоко погрузил сознание Отелло в сумерки, произведя слишком глубокие расстройства в личности мавра. Он стал другим человеком - больным и слабым, уже неспособным услышать голос разума, полностью управляемым чужой волей. И Яго оставалось только легким движением руки окончательно столкнуть его в пропасть.

И он - столкнул...

*

О, только будьте терпеливы, внушает Яго, "превратитесь весь в терпеливый слух", и вы услышите, "где, как, как часто, с каких пор и когда он совокуплялся с вашей женой", только спрячьтесь, и вы увидите, как издевательство и презрение "выразятся в каждой черте его лица".