Читаем Отец полностью

Отец

Тогда, наверху, кроме того, что поранил руку, Эдик растянул мышцы, он отошел быстро, недавно опять боролся и опять выиграл. Вроде бы ничего в нем не изменилось, только лицо другой раз становится странное, такое, словно он к чему-то в себе прислушивается, но сам пока не может понять, к чему же такому именно…

Как-то на днях подвозил он меня на своем «Москвиче» и около Космической затормозил.

На заднем сиденье устроилась Любка Маленкина, тут же посмотрелась в зеркальце над ветровым стеклом, встретилась взглядом с Эдиком и фыркнула так, как только она умеет фыркать, и усмехнулась, и выпрямилась.

Эдик слегка повел головой:

— Делаю заявку. Помочь с картошкой…

Она еще выше приподняла подбородок:

— Спасибо, уже не надо.

Он слегка улыбнулся:

— Хочешь сказать, текучесть кадров закончилась?

— Просто мы сами справимся.

— Это кто «мы»?

— Мы! — повторила она. — Чумаковы!

И голову ей уже некуда было приподнимать, мешала крыша.

Вот тут и стало у Эдика такое лицо. Всю остальную дорогу я боялся, что он куда-либо врежется, потому что вперед он смотрел меньше всего, а все куда-то в себя, даже слегка уронил голову.

Для меня тоже была новость. До этого слышал краем уха, что весною Любка сажала свою картошку с Толиком-безотказным, только и всего, а, выходит, вон какие дела.

Сложно тут, с Любкой… Она и сейчас в порядке. В воскресенье по поселку пройдет — за ней все головы, а тогда, лет восемь или девять назад, была еще красивей: и лицом девчонка вышла, и фигура что надо, и умом бог не обделил. Когда привезли на стройку эшелон демобилизованных солдат, замуж она вышла одна из первых. Рассказывают, что пришел к ней однажды под балкон чуть ли не батальон в полном составе, и ребята сказали: так и так. Ссоры мы не хотим. Чтобы не было между нами обиды, выбери сама. И выбрала Любка, да только, видно, не того, кого надо бы, — на следующую зиму укатил ее муж искать себе другого счастья. А она, может, и не плакала, только выше голову подняла, да так и закаменела. Рос у нее мальчонка, и одевала его, и баловала, что называется: жила для него.

И хоть говорили про нее всякое, никто, однако, толком не знал: ходит ли к ней кто? Не ходит?

Тогда только и видели ее с парнями, когда начиналась весною вся эта история с огородами… Кто-нибудь копал, и она бросала картошку, и отдыхали они рядком, и мирно закусывали себе где-нибудь посреди делянки… кто его знает! А может, это было бы скучно, если бы мы про всех все знали доподлинно?.. Может, хватит и того, что мы достаточно искусно умеем подозревать и слишком о многом догадываться?

И как тут скажешь, что нашла гордая Любка в тихом, как ясное лето, но до странного упрямом Толике Чумакове?..

Открыл же в нем талант начальник управления Всеславский, наверно, открыла свое и Любка.

Ей надо было в магазин, и Эдик остановил около «Березки». Любка уже взялась за ручку, когда он медленно обернулся и сказал не то чтобы грустно, но как-то так — то ли очень серьезно, а то ли строго:

— А я ведь не шутил.

Она снова выпрямилась:

— Хочешь, чтобы я сказала: «Эх, ты?!» И посмотрела на тебя долго-долго? Нет, мой миленький. Помнишь, говорил: я крепкий паренек, я подожду? Так вот ты крепкий, ты и так перебьешься.

И хлопнула дверцей.

— М-м-да, — только и сказал Эдик.

И еще долго сидел, ткнувшись в грудь подбородком. И мне не хотелось его трогать.

Говорят, бригадира Жупикова Петра в своем управлении он извел окончательно.

— Значит, говоришь, это вполне? — в который раз начинал Эдик. — Сначала поймалась маленькая рыбка, а на нее уже щука?

— Это щуке — раз плюнуть! — уверял бригадир Жупиков Петр. — Она и на пустой крючок может броситься, а тут — живец…

— Вот, на пустой говоришь… А этот, как его…

— Ельчишка? Елец.

— Он может на пустой крючок?

— Ну, нет. Тут дураков нету. Ему наживка нужна. Хоть малая какая. Хоть огрызочек…

— А так быть, предположим, не могло, что несло по воде червяка, он случайно за крючок и зацепился, а на него — сперва этот…

— Ельчишка?