Отец

— На завод хочу поступить. А мне велели до сентября ждать. Слыхал я, что скоро для этой линии корпус начнут строить. Не в сентябре ли?

— Да, примерно так. Ты что же, хочешь сначала на стройку?

— А хотя бы, если малолетков никуда не берут.

— Путь верный. И ты дойдешь по нему до автоматической линии. А я? Я, когда выбирал себе профессию на всю жизнь, и не знал, что так скоро наступит век автоматики и электроники. Страсть люблю копаться с радиоприемниками. Жду с нетерпением, когда телецентр достроят, буду возиться с телевизором… Но это все любительство.

— А комары как жгут, — вдруг жалобно вскрикнул учитель. — Эх вы, поэты, и про костер забыли. — Альфред Степанович убежал в палатку. — Спать давайте, — крикнул он оттуда, задергивая вход. — А вам, Леонид Петрович, вижу, прискучила рыбалка. Насытился природой?

Но вечером следующего дня оказался равнодушным к богатству красок заката и Альфред Степанович. Он словно ждал этого часа. Быстро поужинав и сполоснув после себя посуду, он напал на Бутурлина.

— Вчера, Леонид Петрович, вы так хорошо говорили об автоматике, что я просто заслушался. Но черт возьми! Вы же ведь говорили и о новом рабочем, который должен прийти. А что вы делаете, чтобы воспитывать этого рабочего?

— Как что? Наши рабочие учатся заочно, в вечерних школах, в техникумах, — ответил Бутурлин.

— А! — учитель махнул рукой. — Это все так. Но это для тех, кто не успел доучиться, кто мало учился, это технический ликбез в основном. Это только учение, а не воспитание.

— Рискованное суждение, — мягко заметил Бутурлин.

— Ничуть. Вы вчера говорили, что в производство входит автоматика — техника коммунистического производства. Но ведь коммунизм немыслим без новых людей. Где и как мы их с детства воспитываем?

— Альфред Степанович, дети воспитываются в школе. За что на меня-то вы напустились?

— Ах, я на вас напустился? Я должен на себя напуститься? Ну что ж, вы правы. — Учитель стоял близко к костру в накинутом на плечи ватнике и в пунцовых плавках. Багровое пламя освещало его целиком, и от этого казалось, что он накален и пышет гневом. — Мы забыли завет Макаренко, подтвержденный его собственным трудом. Завет о том, что детская жизнь должна быть организована как коммунистический опыт. В это только вдуматься надо. И дать себе ответ: почему так случилось, что мы об этом забыли?

— В самом деле: почему? — Леонид Петрович встал по другую сторону костра. — Почему наша советская школа стала чересчур похожа на классическую гимназию? Вплоть до форменной одежды школьников…

— Да-с, вы правы: мы вытащили из сундуков белые переднички и закрыли все форточки от освежающего дыхания большой сегодняшней жизни. — Альфред Степанович бросил в костер охапку плавника. — Вот я и говорю: плохо мы, работники школы, знаем, как нужно воспитывать юное поколение коммунистов. Но ведь и вам, заводским, нет до этого никакого дела. Вы равнодушны к юношеству. Смотрите, какой парень рвется на завод, — учитель кивнул в сторону Анатолия, сидевшего у костра. — Видите ли, малолеток он, восемнадцати нет. А завод, если хотите знать, должен уже на первоклассников влиять, манить их поэтически.

— Как? В цехи нам брать первоклашек или станками классы у вас заставить? — спросил Бутурлин.

— Не знаете!? — учитель опустился на песок и убил комара на своей ноге. — И мы не знаем. Так учите же нас вы, коммунисты, стоящие у кормила большой жизни и стройки!

— Альфред Степанович, вы же газеты читаете.

— Читаю, знаю: этим обеспокоен весь народ и партия. Будет большая перестройка школы. Но вопрос-то жгучий. С ним медлить нельзя. Коммунизм же всерьез строим! И потом, знаете ли, приблизить школу к жизни — это еще не значит выучить девочек штопать чулки, а мальчишек — делать табуретки. С этим мы еще справимся, тут есть опыт и иностранный, и дореволюционный отечественный. Я вот вернусь и снова займусь с юными автомобилистами. Но это еще не все. Этого нам мало.

Бутурлин рассмеялся.

— Все ясно, Альфред Степанович! Ваш мозг и нервная система уже отдохнули и снова в полной готовности к деятельности. Вас уже тянет в школу. Вы молодец!

— Но вы гораздо молодцеватей, — усмехнулся учитель. — Вам вчера еще стали видеться ваши подшипники. Но не будем уклоняться. Перестроив школу именно так, как договоримся ее перестроить, мы увидим, поймем, что нам придется думать над еще более сложной задачей. И мы поймем, что только нам, педагогам, ее не решить.

— В чем же суть этой задачи? — спросил Бутурлин, в свою очередь подкинув в костер дров.