Отец

— И правильно сделают. Новое, как видишь, оно всегда бодрит. Да вот беда какая: не припомню я старую Волгу. Годы, что ли, прошли долгие, и оттого у меня в памяти все осталось каким-то серым. Даже в больших городах было много деревянного: хоть пристани возьми, хоть баржи, деревянные, черномазые, и набережные пыльные, булыжником мощенные. А теперь речные вокзалы, цветники, бетон да асфальт, и баржи все железные, белые, самоходные, и радио на них. — Александр Николаевич помолчал и, словно жалуясь, закончил: — Никак с прошлым в уме сопоставить не могу, оттого, наверно, и памятных мест не узнаю.

Очень значительным пунктом для путешественников был Ульяновск. Особенно ждали его дети: им сказали, что обязательно сводят в дом, где жил Володя Ульянов. Алешка пересказал Лидочке все книжки о детстве Ленина, читанные им самим и вслух его матерью. Рассказывал он по-мальчишески коротко, но с такими интересными деталями, что его внимательно слушала и маленькая Танечка.

В дом вошли не сразу. Александр Николаевич задержал всю семью, потянувшуюся было за торопливыми экскурсантами, сказав:

— Остепенитесь. Не в кино спешить место занимать. — Он оглядел фасад дома и медленно, словно запоминая, проговорил: — Окон-то десять, значит. А вот это по-хозяйски, от пожара защита, — он указал на кирпичные высокие стены, отгораживающие двор дома от соседних домов. — Вот и довелось нам побывать здесь, Варя… А помнишь, как с Ильичом прощались?

Не ответив мужу, Варвара Константиновна пристрожила горевших нетерпением детей:

— Смотрите не забалуйтесь. — И взяла Танечку за руку. — Идем? — спросила она старика. Тот кивнул головой и первым ступил на ступеньку крылечка.

Экскурсовод, молодая женщина, вела экскурсию как-то по-особенному, по-домашнему, что ли. Ее комментарии были кратки и при необычайной простоте очень глубоки по смыслу, который, пожалуй, никакими словами и не воспроизвести; она словно понимала, что само посещение этого дома уже акт нравственного самовоспитания. Тут все было не такое, как в любой большой семье, и все было именно такое: простые кровати, накрытые простыми одеялами, и столы, и стулья, и вся остальная мебель, и книги, и немногие сохранившиеся игрушки.

Александр Николаевич остановил жену около корзинки со спицами и мотком шерсти. «Понятно, как и какие люди здесь жили?» — спросил он взглядом потеплевших глаз. Варвара Константиновна и сама находилась в атмосфере домашности, будто порядок в доме, все вещи, храня следы прикосновения к ним рук Марии Александровны, открыли ей заботливую, ласковую и строгую душу матери, давшей миру величайшего человека.

После осмотра дома Александр Николаевич вышел на улицу посуровевший и просветленный. Он вдруг стал таким, каким Варвара Константиновна помнила его во время их редких встреч в революцию, в гражданскую войну — полным отваги бойцом, готовым отдать жизнь за правое дело, и жизнелюбом. «Ах ты, морская душа», — подумала она, глядя на худое лицо, на сухую фигуру мужа.

Кама по сравнению с Волгой показалась Александру Николаевичу не так сильно изменившейся за послереволюционные годы. И вода в реке была все такая же красноватая, как он говорил, будто настоенная на корье, и лесистыми остались красные крутые берега, и дождило, как встарь.

В гражданскую Александр Николаевич воевал на кораблях, действовавших на Нижней Волге и Каспии. Однако он знал, как сражались братки-балтийцы и на Каме. Когда «Короленко» стал приближаться к Красному Бору, старику взгрустнулось.

— К святому месту подходим, — сказал он жене. — Пойдем погуляем. Рассказать тебе должен.

— Красный Бор — пристань — будет скоро по расписанию. По-старому — это селение Пьяный Бор. Здесь погибла канонерская лодка «Ваня-коммунист», а на ней нашел себе могилу первый комиссар нашей военной флотилии Николай Маркин. Помню, бородку носил. В четырнадцатом году его только призвали во флот, а я уж к тому времени наслужился.

Рабочий был человек. И сразу же в подпольную партийную работу втянулся. А что это было тогда? Конечно, первым делом подъем масс на борьбу с самодержавием, за Советскую власть. Да ведь прежде надо было души наши просветлить и ленинскую правду в головы вложить. Теперь-то я так думаю; если бы нас такие, как Маркин, коммунисты не воспитывали, то и любовь у нас с тобой, Варя, другая тогда была бы. Кто знает, может, и сгибла бы ты от матросской любви… — Александр Николаевич обнял жену за плечи, накрытые пуховым платком. — В высшей степени коммунист был товарищ Маркин. Простой матрос, а сразу после революции в Народном Комиссариате иностранных дел работал. А потом, как гражданская война разгорелась, партия его послала в Нижний-Новгород, и он там организовал нашу военную флотилию. Молодым еще погиб. И сейчас бы жил. Тоже, конечно, в очень пожилых годах был бы.

Красный Бор «Короленко» проходил уже ночью. Александр Николаевич вышел из каюты и долго пробыл на палубе, всматриваясь сквозь дождь в темноту. Вернулся он опечаленный: так и не довелось ему увидать эти места.