Отец

В Пермь «Короленко» пришел днем. Снова до Астрахани он уходил на следующее утро. По случаю долгой стоянки Александр Николаевич вывел свою семью на берег, осмотрел, не торопясь, речной вокзал, остался доволен его помпезным видом (сказал, что как в столицу приехал) и нанял от вокзала шестиместный лимузин, велев шоферу прокатить его с супругой и внуками по городу, показать самое красивое.

Около оперного театра Александр Николаевич потребовал остановить автомобиль и немного погулял в сквере. Город порадовал его буйной зеленью, отличным асфальтом, а главное — окрашенными в палевый, или, как он сказал, в ленинградский, колер домами:

— Нашему городу далеко еще до такого. Наши еще не умеют. — Этими словами Александр Николаевич положил конец экскурсии и сказал шоферу, чтобы тот подъехал к лучшему ресторану.

Варвара Константиновна заметила, что, может, лучше зайти в магазин, купить закусок и попросту попить чайку на теплоходе. Старик даже не ответил ей.

В ресторане «Урал» он заказал такой обильный обед, что привыкшая к экономии Варвара Константиновна испуганно поежилась.

— Доведется ли еще нам с тобой, Варя, так-то попользоваться заслуженным? Что лишнего истратим, на обратном пути сэкономим. Теперь в дороге не проедимся: вниз по течению поплывем, живо дома будем. Подумаешь — расход: нам с тобой по бокалу вина да по пломбиру всем, — сказал Александр Николаевич с укоризной жене.

Когда же за обед пришлось отдавать семьдесят рублей, он смутился и, уже выйдя из ресторана, решил идти к вокзалу пешком: было близко, и для променада после обильного обеда не мешало — так он объяснил свое решение.

«Короленко» стоял у причала тихий и безлюдный. С его палубы видны были и Камская ГЭС — выше Мотовилихи, и железнодорожный мост ниже города, и сам город. Любуясь вечерней рекой и бледным золотистым закатом за Камой, Александр Николаевич вслух размечтался о том, что хорошо бы побывать за Уралом, в Сибири, поплавать по тамошним могучим рекам. Тут-то Варвара Константиновна осторожно и напомнила мужу о его обещании поехать с Лидой к Дмитрию.

Как ни хорошо, как ни весело было Лиде на теплоходе, она ждала обещанную дедом встречу с отцом и матерью, хотя и не говорила об этом. Обещание надо было выполнять. А это было трудное дело. Поэтому старик сразу не сказал жене ничего определенного, а в тот же вечер написал письмо Дмитрию, в котором коротко описывал семейное путешествие и велел назначить срок, когда к нему приехать вместе с внучкой повидаться.

— Это значит, пускай он пока пораскинет умом, пусть понимает, что перед дочерью он не все выполнил, — сказал он Варваре Константиновне. — А мы тоже еще подумаем об этом деле.

На обратном пути старики думали об этом, но никто не решался заговорить первым.

Когда «Короленко» снова вышел на Волгу и сухой горячий ветер заволжских степей напомнил о близком конце поездки, Александр Николаевич, наконец, сказал:

— Обоим нам к Дмитрию надо бы ехать. Да поистратились мы. Один, пожалуй, поеду?

— Трудное, Саша, для тебя это дело. Не по здоровью, — заметила осторожно Варвара Константиновна.

— А этак-то по здоровью? Когда тебе, как у дерева, под кору червяк забрался и точит… точит?

Старые супруги сидели в каюте одни; их внуки резвились на террасе, и можно было поговорить не торопясь и как-то подумать над тем, чтобы растоптать этого мерзкого червяка, который был стыдным семейным несчастьем.

— Вспомни, Варя, нас молодыми. Очень хрупкое счастье было у нас поначалу. А ведь решились Митю народить. Сейчас он по чинам и орденам первый бы человек должен быть в семье. Для того берегли и растили. А что получилось? И черт бы с ним, с Митькой, и с его сорокой, или, как там говорят, кукушкой. Или у нас нет настоящих детей? А вот беда его, как собственный позор, меня тяготит. А может, это от злости, что самого первого своего внука и одним глазом не видал? Гонор, так сказать, стариковский?

— Не знаю, — ответила Варвара Константиновна. — Самой не по себе становится, как подумаю, что где-то кровинка родная, как неприкаянная, чужими руками вырощена. Сиротой выросла.

— Ну, насчет сироты и чужих рук ты поосторожней. Прекрасная женщина ему матерью стала, иначе я о ней думать не могу. Не то что кукушка, родившая его.

— А может, неправильно Зинаиду называть кукушкой? Мать она, а это сильнее всего. Знаю, страдает она.

— Страдает?

— А сам как предчувствуешь?

— Гхм… — тут Александр Николаевич подумал, что Варвара Константиновна идет в мыслях своей отличной от его мыслей путеводной ниточкой и к чему-то уже пришла. — Уж не думаешь ли ты, что они снова сойдутся?

— Да ведь и Митя страдает.

— Страдает, да не простит: через такую обиду ему не переступить. И потом… — тут Александр Николаевич словно сам пугаясь того, что ему подумалось, быстро сказал: — А что ты думаешь насчет Жени Балаковой? Приметил я, что потянулась она к нему, как он в отпуск приезжал. Да и Дмитрий… — Александр Николаевич не договорил и плотно сжал губы.