Отец Александр Мень. Пастырь на рубеже веков

Эту тайну воплощали в своей жизни многие святые, составляющие гордость Церкви. Это то, что периодически терялось, но потом Духом Христа воскресало снова. Чтобы это почувствовать, необходимо молитвой участвовать в жизни Христа, постоянно быть в состоянии духовной и физической активности, трудиться над своею душой.

Отец Александр говорил, что в человеке есть две части: одна новозаветная, подлинная, духовная, но есть и ветхая, уходящая корнями в бесчисленное множество поколений — человек хаотический, ленивый, не понимающий подлинного добра, совершающий поступки под влиянием страстных желаний. Такая личность разрушает себя на душевном и на физическом уровне, не говоря уже о духовном.

Ибо если не стараться преодолевать тёмные начала в своей жизни, не может быть и речи о настоящей встрече с Христом в молитве. Ибо Христос — это Логос, Основа упорядоченной Вселенной. Потому мы и уделяем столько внимания телесной и душевной дисциплине, что само стремление структурировать жизнь уже является (если мы делаем это не ради самоутверждения) соучастием в борьбе Логоса с Хаосом.

Пребывание в молитве воздействует на наше сознание, изменяет наше восприятие и создаёт условия для настоящей ответственности перед миром.

Активной, напряжённой может быть и внешняя работа, и внутреннее делание. Таким молитвенникам, как преп. Серафим или старец Силуан, жившим, казалось бы, в затворе, мир со всеми его заботами и тревогами был открыт в духовном видении постоянно.

Конечно, было бы безумной гордыней новоначальному считать, что он способен к такой молитве, о которой сам старец Силуан говорил: «Молиться — то же самое, что кровь проливать», или: «Нет на свете дела более трудного, чем молитва» [198]. И все же через Евхаристию и молитву христиане входят в жертву искупления, принесённую Господом за весь мир. Значит, молитва — это не только облечение в Пасхальную радость, но и облечение в Его осуждение, в Его страдания, в Его Крест.

Однако углублённая созерцательная молитва рождается в сердце не сразу. И до того, как придёт её время, все восточные учителя Церкви (например, Макарий Египетский или св. Исаак Сирин) считали необходимым пройти послушание в деятельной жизни.

Работая для людей, человек несомненно выигрывает: учится выходить из состояния озабоченности собой, останавливает разрушительную саморефлексию, делается более открытым. Действия, не обусловленные меркантильными соображениями, помогают ему также собирать и направлять духовную энергию в русло молитвы.

О действии, которое должно идти впереди молитвы, батюшка говорил: «Древний мудрец отмечал: день, в который ты не оказал помощи кому-то из людей, погибший день… Эти слова надо чаще напоминать себе в молитве. Если она не сопровождается действием и любовью, она рискует выродиться в самообольщение».

И чтобы такого искушения не было, отец Александр считал необходимым прежде всего сосредоточиться на добрых делах. «Взаимослужение, — говорил он, — есть, по существу, форма Богослужения, форма молитвы» [199].

Простая полезная деятельность даёт человеку осознание своей нужности Богу. Если христианин может передать другим свою веру через помощь, через внимание, то это уже проповедь Евангелия. И все же активность члена Церкви не сводится только лишь к совершению добрых дел. Активность духовного человека — широкое понятие; оно включает в себя все творческое, внутреннее, всё, что нужно для духовного возрастания.

Батюшка говорил, что Церковь должна жить жизнью Христа, она должна продолжать Его дело здесь, на земле, и каждый в молитве становится Его соучастником. Таким образом, христианская молитва — это продолжающееся Воплощение Господа.

«Какая главная цель молитвы?» — спрашивал отец Александр. И отвечал: «Чувство Бога. Чувствовать реально, сильно, глубоко. Когда это чувство есть, тогда не страшны ни испытания, ни одиночество, ни искушение, ни смерть. Ни всё то, что угнетает человека в жизни. Тогда есть полнота. Но эта полнота безгранична».

Батюшка также считал, что если человек исполняет заповеди и уставы, он тем самым лишь возвращает долг, больше ничего. Но это не даёт спасения, то есть переживания настоящего Божьего присутствия.

Между чувством Бога и выполнением всех уставов такая же разница, как между вежливостью и любовью. Эта точка зрения была близка С. Франку, который писал: «Любовь объемлет всю полноту и многообразие людей, народов, культур, исповедований. В каждом из них — всю полноту конкретного содержания. Любовь есть радостное принятие и благословение всего сущего. Это открытость души, которая широко открывает свои объятия всякому проявлению бытия как таковому, ощущает его божественный смысл» [200].

Нелюбящий, замкнувшийся человек, по словам батюшки, «это аномалия, клетка, выпавшая из организма, растение, оторвавшееся от почвы и не приносящее плода». Человек–христианин идёт во внешний мир, сбросив с себя скорлупу «ветхого» человека — замкнутости и изоляционизма, узнав на собственном опыте, что такое «спасение».

2