Отец Александр Мень. Пастырь на рубеже веков

Из истории страны и Русской Православной Церкви мы знаем, что Россия, крещённая князем Владимиром 1000 лет назад, так никогда и не была евангелизирована. Например, Священное Писание до 70–х гг. XIX века издавалось у нас только на церковнославянском языке, который никогда не был в России народным. На этом же, недоступном пониманию простых людей языке, велось и православное богослужение. А ведь ещё апостол Павел говорил: «Вера от слышания, а слышание от Слова Божия» (Рим 10.17).

Однако распространение евангельского учения не входило в планы российских монархов. Напротив, они считали нужным держать народ и священников в темноте и невежестве. Максимум того, что могла делать Церковь, так это исполнять в обществе каритативное (милосердное) служение. Так, детские дома, приюты и прочие благотворительные учреждения появились в стране именно благодаря Церкви. Но Церковь при царях никогда не имела возможности принимать самостоятельные решения по вопросам церковного обучения, а также о переводах или хотя бы обновлении Священных текстов.

Только в 1876 году ценой титанических усилий некоторых иерархов удалось наконец издать первый русский перевод Библии. Такое отношение русских царей к Слову Божию в который раз доказывает, что христианство и абсолютная императорская власть несовместимы.

Задача христианской Церкви — возвеличивать людей до их богочеловеческого достоинства и объединять их любовью. Империя же стремится поработить подданных и объединять их силой ради корыстных интересов. «Многонациональная империя, — писал отец Александр, — эта гробница свободы, по самой своей природе требует твёрдого режима. Непрочность связей её частей, спаянных лишь силой оружия, постоянно даёт о себе знать. Поэтому правительству приходится держать машину подавления наготове и увеличивать аппарат чиновников». «Попытка насильственно объединить людей вместе приводит к нескончаемым войнам и взаимным убийствам» [3]. Вот почему империя в Священном Писании сравнивается с сатаной — богопротивником.

Для тех русских, в чьём сознании Царство Небесное подменялось могуществом земным, мессианско–эсхатологическая идея инока Филофея («Москва — Третий Рим») представлялась, по мысли отца Александра, проявлением мощи государства, сложившегося как Московское царство, потом как империя и наконец как Третий Интернационал.

Интересны размышления отца Александра о «многоголовой гидре империи». Россия в XX веке являет нам образ такого чудовища со все новыми и новыми головами. Одна голова — императоры, затем — образы Ленина и Сталина. (Скачок из имперского православия в имперский коммунизм был удивительно прост). В наше время, после того, как эти головы были отрублены, власть пытается опять отрастить что-то подобное и привлекает к этому Церковь…

Но когда Государство вступает в союз с Церковью, из неё постепенно уходит дар смирения и бедности. Еще Данте осознавал этот соблазн. В «Божественной комедии» он рассказывает, как Церковь («пернатая колесница») превращается в апокалиптического зверя из-за «дара Константина» — дара богатства. Великий итальянский поэт писал о Католической Церкви, но точно такие же соблазны были и на Востоке. Данте был убеждён, что Бог истребит Церковь, прелюбодействующую с Государством, также, как и Государство (императора), которое совращает её (осуществление этого пророчества мы видели на примере Октябрьской революции).

Катастрофа Церкви в XX столетии была закономерной, но подготовлена она была не в XIX веке и даже не в во времена Петровских реформ. Ее истоки надо искать в первой половине XVI века, когда церковные иерархи совершили предательство по отношению к делу евангелизации, только начинавшейся при Ниле Сорском (его не зря называли «интеллигентным старцем»).

Г. Федотов считал роковой гранью происшедший тогда разгром заволжских скитов, ибо с ними, по его мнению, угасло мистическое в русском иночестве. И дальше «среди (непосредственных — А. Е.) учеников преп. Иосифа Волоцкого (врага преподобного Нила) мы видим много иерархов, но ни одного святого» [4]. Недаром отец Александр называл далёкого от Священного Писания Иосифа, преследовавшего инакомыслящих, типичным идеологом правящего класса. «Очень печально, — говорил он, — что монашество в России стало служить именно этому направлению».

Со временем государственное православие вытеснило евангельскую духовность «нестяжателей» (учеников святого Нила) Домостроем, внешней атрибутикой церковномонастырского богослужения и «преданием старцев». Тем самым была подведена мина под все будущее Церкви в России. Аксаков писал про последователей Иосифа Волоцкого: «Они жандармы и квартальные надзиратели, эти стражи нашего русского душеспасения, хранители догматов Русской Православной Церкви, блюстители и руководители русской совести» [5].

В XVII веке уже было такое развитие монастырей, что «их надо было закрыть, — говорил отец Александр, — потому что они превратились в феодалов, владевших сотнями душ крепостных, живших чужим трудом, и это происходило достаточно долго, так что Господь Бог не мог уже терпеть».