Отец Александр Мень. Пастырь на рубеже веков

Воссозданная под негласным покровительством Сталина, но лишённая своих лучших представителей Церковь продолжала демонстрировать качества, способные лишь оттолкнуть образованных людей. Сохранившиеся священники, как правило, подтверждали утвердившиеся в обществе представления о мракобесии и невежестве церковнослужителей.

Зараженные изоляционизмом, они избегали работы с интеллигенцией. Одни её не любили, другие — боялись. Интеллигенция, со своей стороны, также воспринимала верующих как почти что неполноценных людей. Это было время, когда стыдно было носить крест или сказать, что ходишь в храм. Священников, способных окормлять интеллигенцию, в XX веке в России можно пересчитать по пальцам (в 20–е годы такими были, например, оптинский старец Нектарий, отцы Алексей и Сергий Мечевы, в 50–70–е годы — отец Николай Голубцов, старец Таврион, отец Владимир Смирнов, отец Всеволод Шпиллер и несколько других. И, конечно, отец Александр Мень).

Уставническое, бытовое православие всегда было в России той почвой, на которой произрастали сорняки языческого мировосприятия. Но если до революции язычество было ассимилировано христианством, то после революции оно (под видом атеизма) стало в конфронтацию с ним.

Однако ассимиляция язычества, по мысли отца Александра, для христианства более опасна, чем откровенный атеизм. Таков опыт Западной Церкви, верно это и для России. На закате советского строя, в конце 80–х годов, Церковь вышла из состояния конфронтации с государством. Но когда кончились гонения и атеизм перестал пользоваться государственной поддержкой, Церковь под видом бытового православия опять усвоила языческие черты. Возможно потому, что все эти годы не было в структуре Русской Православной Церкви институтов, призванных упорядочивать христианское образование, миссионерскую деятельность и преподавание Библии. Обретенная свобода не только не исправила положение, но в чём-то оказалась даже неполезной для Церкви. Это неумение и нежелание христиан пользоваться свободой отразилось в плачевном духовном состоянии нашего «переходного» общества, когда люди, сбросив оковы, не знали, что делать дальше. «Свобода нелёгкий дар, — предупреждал отец Александр, — её называли даже даром страшным, но без неё невозможно осуществление подлинного человека» [12].

Узость мышления, неприятие творческой деятельности и достижений науки, национализм, непрекращающийся раздор между конфессиями, самовосхваление и социальная пассивность — все эти атрибуты церковной жизни всегда вызывали у думающих людей непонимание и отторжение.

На этом фоне отец Александр выделялся и широтой мировоззрения, и невероятной эрудицией, и настоящим библейским, христианским видением мира. Мало кто мог, как батюшка, разрешать вопросы, волнующие современных богоискателей; он отвечал на них, используя весь духовный багаж Церковного наследия, почерпнутый у Отцов Церкви, из современной христианской философии, из русской религиозной литературы, а также из художественных и научных книг.

4

Понимание, сколь тяжело его современникам найти ответы и помощь у священников, в немалой степени способствовало решению отца Александра стать пастырем интеллигенции.

Батюшка глубоко чтил память отца Сергия Булгакова. В 70–80–е годы в его приходе духовно окормлялась монахиня Иоанна (Рейтлингер), известный иконописец. До 1950 года она жила во Франции, была духовной дочерью Сергия Булгакова и даже присутствовала при его кончине. Приехав в Россию, она через какое-то время стала прихожанкой отца Александра.

Живя в Ташкенте, она постоянно переписывалась с батюшкой, имела с ним удивительное духовное общение; пока позволяло здоровье, каждое лето приезжала в Москву и тогда старалась как можно чаще посещать его службы. Она чувствовала, что у отца Александра было много общего с отцом Сергием Булгаковым.

Именно Булгаков сформулировал мысль, ставшую отправной точкой в служении отца Александра. В своей книге «На пиру Богов» С. Булгаков писал: «Без интеллигенции Русская Церковь не выявит того, что она призвана выявить». А ещё прежде В. Соловьев обращал внимание на то, что «Церковь должна вновь привлечь и притянуть к себе “лучших людей” из образованного общества, отдалённых от истины христианской тем образом мертвенности и распада, который эта истина приняла в нынешней учащей Церкви» [13].

И отец Александр связывал свои надежды на изменение духовного климата в России именно с приходом в Церковь интеллигенции. Во–первых, потому что её представители могут перерасти стадию патриархального коллективизма — серьёзное препятствие на пути личного преображения. Во–вторых, потому что предназначение интеллигенции — формировать и устанавливать идеалы.