Отец Александр Мень: Жизнь. Смерть. Бессмертие

Но кажется, основная задача о. диакона — не опровергать, а утверждать. А утверждает он другой миф — о неправославии или, по крайней мере, ущербном православии о. Александра. На каком же основании? А на том, что покойный священнослужитель не мог «артикулировать своеобразие православия», не видел отличий восточного христианства от западного и не умел «ясно о них свидетельствовать», а потому «в строгом смысле» его «нельзя считать православным богословом». Для таких ответственных заявлений нужны факты и весомые аргументы, а поскольку их нет, А. Кураев, подобно Лёзову, просто постулирует их. Доказать нельзя, но посеять сомнения можно.

Любопытно, что о. диакон, бывший референт Патриарха Московского и Всея Руси Алексия II, фактически выступил здесь против своего патрона. Напомню, что в недавнем интервью Патриарх сказал: «…Ни одно из его (о. Александра. — В. И.) суждений не противоречит сути Священного Писания, где как раз и подчеркивается, что «надлежит быть разномыслиям между вами, дабы явились искуснейшие» (1 Кор 11, 19)» (см. «НГ», 10.06.1992). Искуснейший явился, но он не признается А. Кураевым и его единомышленниками в качестве истинно православного, поскольку их, видимо, не устраивает разномыслие. О. диакону, безусловно, хорошо известно понятие «теологумена», т. е. «частного богословского мнения», вполне допустимого в Церкви, в том числе с точки зрения канонической. Это мнение может быть спорным, но коли оно «не противоречит сути Священного Писания», его никому не вменяют в вину. Почему же в этом отказывают о. Александру?

Если бы сейчас восстал Христос и выступил с проповедью, Его взгляды наверняка были бы для наших блюстителей чистоты православия спорными и сомнительными, а точнее, неприемлемыми. Чем ближе человек ко Христу, тем дальше он от современных фарисеев, которые чтут лишь букву Писания (суть для них безразлична). Тех же Отцов Церкви в свое время считали еретиками и гнали их, а теперь они канонизированы и каждое их слово освящено богословским авторитетом.

Так будет и с о. Александром. Он и сейчас в центре духовной жизни, и сейчас ему не могут простить близости ко Христу, яркости таланта, и сейчас его гонят и ненавидят. Это свидетельство. И о нем и о самих себе.

Вслед за Лёзовым А. Кураев объявляет о. Александра популяризатором, который «новых идей… не выдвигал». Безапелляционно и категорически автор глаголет: «…имени о. Александра Меня… не будет в истории русской философии и богословия». Откуда такая уверенность? Может быть, о. диакон намерен сам писать эту историю? В свое время Н. Бердяев назвал теологию о. Павла Флоренского «стилизованным православием» (т. е. тоже «сомнительным»). Я не стал бы сравнивать Н. Бердяева с А. Кураевым, но его оценка не помешала Флоренскому войти в историю русской философии и богословия.

Флоренский был убежден, что вероисповедные различия, при всей их важности, должны быть поводом «не к вражде, а, скорее, к чувству солидарности христианского мира и к благоговению пред путями Промысла». Превозношение одной конфессии над другой, по его мнению, ведет к сектантскому самозамыканию. Любителям артикулировать «особость» православия хотелось бы напомнить и другие его слова: «Нежелание признать Церковь как Полноту по существу своему есть ересь и сектантство, из какого бы исповедания ни исходили подобные голоса» (журнал «Символ». Париж, N 21, июль 1989, с. 77). Что до о. Александра, то он переживал разделение христиан как общий грех и нарушение воли Христовой и верил, что «в будущем грех этот преодолеется, но не на путях превозношения, гордыни, самодовольства и ненависти, а в духе братской любви, без которой призвание христиан не может быть осуществлено» (там же, с. 88).

А. Кураев жалуется на «негласную цензуру общественного мнения», запрещающую вступать в диалог с о. Александром. Судя по статьям в «Независимой газете», да и другим публикациям, этой цензуры нет. Но повторюсь: такой диалог никому не заказан, единственное его условие — внешняя корректность (в целом присущая данной статье) и научная добросовестность, т. е. по крайней мере отсутствие передержек (именно в них и уличил о. диакона игумен Иннокентий). Можно ли считать диалогом тот способ дискуссии со своим оппонентом, который избрал А. Кураев?

Еще один тезис автора: читатель будет обманут, если он, поверив рекламе книг о. Александра, будет искать в них «полное и адекватное изложение христианства». Не знаю, кто утверждает такое: я подобной рекламы не видел. Если всерьез говорить о христианстве, вряд ли под силу одному человеку, даже религиозному гению, «изложить его полностью». Сам о. Александр считал, что «христианство не имеет единой интерпретации, которая была бы ему полностью адекватна» («Радостная весть». М., 1992, с. 315), хотя следует признать, что его богословие, пусть не полностью, но достаточно адекватно выражает христианскую истину. Полностью адекватен христианству один Христос, и не стоит искать другого.